Время в средневековом городе - Коллектив авторов

в судебном порядке. В регулирование срока кредитования составители перечисленных правовых актов посчитали лучшим не вмешиваться, оставив этот вопрос на совести самих контрагентов долговой сделки. В свою очередь и срок исковой давности не мыслился легистами как отдельный период, требующий предметной регламентации. Внимание же составителей законов было сфокусировано на нормировании временных рамок обязательства как такового.

Составители королевских грамот 1253 и 1260 гг. и данных по итогам работы кортесов 1258, 1268 и 1293 гг. распоряжений, таким образом, ставили перед собой задачу сделать обязательство срочным. Это было необходимо и для сохранения эффективности самих кредитных операций, и чтобы избежать конфликтов между контрагентами, и для разработки судебных процедур, связанных с закрытием долговой сделки. Примечательно, что нормирование максимального срока действия обязательства, по сути, формулировалось вне непосредственной связи с выплатой долга дебитором, а проблема своевременности исполнения дебитором условий долгового контракта была вовсе вынесена за скобки.

Нормативная регламентация правоотношений в сфере кредитования, помимо отдельных королевских грамот и актов кортесов, представлена в законодательных сводах, составленных во второй половине XIII в. – Фуэро Реаль, Новых Законах и, конечно, Семичастнике, точнее, в Пятой Партиде этого свода.

Регламентировались, главным образом, длительность процедур, связанных с взысканием имущества дебитора за долги[660], и долговыми спорами, если они велись в судебном порядке[661]; право дебитора на не единовременное возвращение долга[662], и право кредитора потребовать досрочного исполнения обязательств дебитором[663]. При этом ни в одном из перечисленных правовых текстов вопрос о сроке действия долгового контракта обозначен не был. Зато в двух из них – Пятой Партиде[664] и Фуэро Реаль[665] – зафиксировано неукоснительное соблюдение дебитором datum’а – срока и места исполнения обязательств. Данные же своды определяли степень ответственности дебитора за просрочку: был предусмотрен штраф, размер которого также следовало обсудить заранее – в момент заключения кредитной сделки.

Напомним, что в грамоте 1260 г., фиксировавшей обязательное указание datum’а, о том, что от дебитора требовалось именно своевременное выполнение обязательства, не было сказано ни слова. Что касается штрафов за просрочку платежа по долгу, они тоже не были установлены ни в постановлениях кортесов 1258, 1268 и 1293 гг., ни в грамотах 1253 и 1260 гг. Правда, в акте 1260 г., помимо прочего, был изложен алгоритм действий нотария по факту частичной выплаты дебитором долга: в случае, если дебитор-христианин внес некоторую сумму в счет закрытия долга, нотарий должен был составить новый договор и зафиксировать в нем новую сумму долга, получившуюся за вычетом выплаченной дебитором части, и в дальнейшем именно к этой сумме должны были начисляться проценты[666]. Данная формулировка до известной степени соотносится с текстом IX закона XX титула Фуэро Реаль, где говорилось, что, если дебитор заплатил до срока или в срок только часть долга, кредитор не имел права требовать от него выплаты штрафа за просрочку в полном объеме – штраф следовало рассчитать, исходя из оставшейся суммы долга[667]. Видимо, составителям грамоты 1260 г. было важнее регламентировать порядок начисления процентов – вопрос о пене они оставили без предметного внимания.

Следует ли из замечания о сходстве формулировок делать вывод о том, что начисление процентов по окончании срока кредитования в грамоте 1260 г. являлось эквивалентом штрафа за просрочку платежа? Разумеется, нет, и начисление процентов по окончании срока кредитования сопрягалось с начислением пени за просрочку. Важно, что на фоне детальной проработки вопросов, связанных с заключением сделки и ее закрытием, акцент на просрочке платежа отчетливым образом в актах 1253, 1258, 1260, 1268, 1293 гг. сделан не был, как не было сделано упоминание об обязательности своевременного исполнения условий договора. Едва ли такое упоминание стоит считать избыточным в силу того, что это было нечто само собой разумеющееся.

Стоит подчеркнуть, что в названных статьях Пятой Партиды и Фуэро Реаль при определении кредитора и дебитора не использовались категории, маркировавшие их религиозную принадлежность. По сути, здесь – в отличие от перечисленных грамот и постановлений кортесов – речь шла именно о регламентации межхристианских отношений в сфере кредитования. Значит ли это, что легисты при разработке правовой базы межобщинных отношений намеренно избегали формулировок, подчеркивавших положение христианина как дебитора и фиксировавших неукоснительное соблюдение им обязательства перед иудеем или мусульманином? Трудно сказать. В то же время грамота 1253 г. и дублировавшее ее содержание постановление 1258 г. предусматривали сделки, в которых христиане могли выступать также кредиторами иудеев и мусульман, и тем не менее, обязательное соблюдение дебитором условий, оговоренных на этапе заключения долговой сделки, не было оговорено.

Как бы то ни было, все перечисленные в королевских грамотах и актах кортесов нормы правовой регламентации времени были сформулированы таким образом, чтобы, с одной стороны, обеспечить обязательства кредитора, с другой – защитить интересы дебитора. Срок действия долгового контракта гарантировал право кредитора на предъявление требований к дебитору в связи с неисполнением условий сделки; он же закреплял неправомерность каких-либо претензий к дебитору по истечении срока исковой давности.

Таков нормативный материал эпохи. Однако правовые акты в силу законов жанра зачастую позволяют зафиксировать норму в ее становлении, проследить взаимодействие нормы и практики, проанализировать реакцию на норму со стороны непосредственных акторов отношений. Особенно ценным в этом смысле источником являются материалы кастильских кортесов, в которых королевские распоряжения, начиная с постановления 1293 г., как правило, предварялись изложением петиций депутатов. Таким образом можно составить представление и о круге вопросов, интересовавших подданных кастильского короля, интересы которых представляли депутаты в кортесах, и об отношении христиан к правовой норме и практике. Это тем более важно, что право представительства в кортесах имели только христиане, а постановления, составленные по итогам их работы, имели силу и должны были соблюдаться всеми подданными и в масштабах всего королевства.

На кортесах 1293 г. срок действия долгового контракта между дебитором-христианином и кредитором-иудеем или мусульманином был увеличен по сравнению с актом кортесов 1268 г. до шести лет[668]. На кортесах 1299 г. депутаты, обозначив свое несогласие с принятым в 1293 г. решением о продлении срока действия контрактов еще на два года, попытались, сославшись на имевшиеся в их распоряжении привилегии, добиться от короля подтверждения действовавшей ранее нормы, т. е. аннулирования долга по прошествии четырех лет.

Это обращение стало первой реакцией депутатов кортесов на регламентирование срока действия обязательства. Очевидно, что депутаты были заинтересованы в сокращении срока действия обязательства, однако попытка пересмотра нормы 1293 г. успехом не увенчалась – король данную петицию отклонил[669].

Кастильские подданные решили попытать счастье в 1301 г. на кортесах в Саморе, где депутаты вновь попросили о том, чтобы период действия контрактов регулировался в соответствии с ранее установленным четырехлетним сроком; но и данное