Война за независимость Чили - Андрей Аркадьевич Щелчков

Все чаще стали говорить о том, что режим диктатуры является временным, он был нужен во время войны, но сейчас пора уже переходить к нормальной жизни. Под этим подразумевался созыв конгресса и выработка новой конституции, проведение реальных выборов. Эти мысли стали широко популярны даже среди членов сената.

С середины 1821 г. отношения О’Хиггинса и им же назначенного сената стали обострятся. Посторонний наблюдатель Мария Грахэм отмечала рост недовольства системой правления, которую все характеризовали как «деспотическую олигархию»[809]. Недовольство зрело и среди главной опоры диктатуры: военных. Они были недовольны доминированием аргентинцев из ложи «Лаутаро»[810].

Сенат стал сопротивляться введению новых налогов и займов, что раздражало О’Хиггинса. По конституции 1818 г. сенат, хотя и казался лишь придатком исполнительной власти, так как его члены назначались Правителем, обладал самыми широкими полномочиями. Он должен был утверждать все акты Правителя. Этим возмущался Кокрен, называвший сенат «аномалией в государственной системе Чили» и считавший, что он узурпировал власть Правителя[811]. Сенат при желании мог стать препятствием для единоличной власти диктатора. В сентябре О’Хиггинс даже подумывал распустить сенат и править без него, но по разумному размышлению решил воздержаться от этого шага.

В начале 1822 г. из 5 членов сената в Чили остались лишь трое. Один отправился с посольством в Рим, а другой был отослан со специальной миссией в Перу. В связи с этим 22 января Правитель предложил сенаторам более не собираться. Сенат отказался, заявив при этом, что готов пойти на самороспуск при условии созыва конгресса, который примет решение о будущем страны. К тому же сенат напомнил Правителю, что по конституции 1818 г. следовало избирать губернаторов городов, а не назначать их[812].

В марте 1822 г. сенат потребовал провести выборы губернаторов и настаивал на ограничении их срока пребывания в должности тремя годами. В послании сената говорилось: «Так как республика, все её провинции и города свободны от внешних и внутренних врагов, они уже могут воспользоваться сладкими плодами свободы… Статья 1 третьей главы нашей временной конституции предоставляет столице, всем городам и поселкам государства право избирать губернаторов… Сенат считает своевременным проведение выборов»[813].

Более того, сенаторы просили правителя направить на места проверяющих деятельность губернаторов[814]. О’Хиггинс сопротивлялся, не желая уступать. Неожиданную поддержку сенаторы получили от Камило Энрикеса, вернувшегося тогда в Чили. По приезду ему были оказаны самые большие почести. Энрикес выразил О’Хиггинсу мнение, что настало время выполнения всех целей чилийской революции, в том числе и установления демократии[815].

О’Хиггинс был вынужден согласиться с идейным отцом чилийской независимости, но считал, что изменения должны быть умеренными, так как во что бы то ни стало надо избежать опасности, пережитой Чили во времена «Старой родины»: обострения внутренней политической борьбы. Верховный правитель чувствовал себя уставшим, часто на публичных встречах говорил о желании уйти в отставку[816]. Однако, он был человеком долга и считал неприемлемым уход со сцены в столь трагических обстоятельствах. О’Хиггинс писал, что в первую очередь он «должен обезвредить монстра анархии»[817].

Министр Родригес предлагал созвать контролируемые сверху ассамблеи на местах, которые бы выбрали нужных правительству людей. На призыв сената провести выборы Правитель никак не ответил, а 7 мая 1822 г. подписал декрет, выходивший за рамки конституции 1818 г.: без согласования с сенатом созывал выборы Подготовительного собрания, которое должно было создать Представительную палату[818].

29 мая 1822 г. сенат собрался последний раз и самораспустился, совершив тем самым в глазах Правителя акт анархии: не стал действовать в соответствии с его указаниями. Фронда назначенного самим Правителем сената была проявлением всеобщего недовольства элитой стилем правления О’Хиггинса.

О’Хиггинс отправил по провинциям указания властям полностью проконтролировать выборы и добиться избрания лишь лояльных правительству депутатов. Декрет о выборах сопровождало секретное письмо губернаторам, которым предписывалось обеспечить избрание лишь тех, кто соответствовал критериям верности диктатору[819]. В такой небольшой стране как Чили такие секреты моментально становились достоянием гласности. Были проведены выборы, напоминавшие фарс. Почти везде был лишь один кандидат, за которого голосовали единогласно. Большинство депутатов были далеки от политики. От Вальдивии был избран Камило Энрикес, хотя большинство голосов получил другой кандидат. Эти выборы не могли быть легитимными в глазах народа.

23 июля 1822 г. собрание открыло свои заседания. О’Хиггинс в театральном стиле сложил с себя полномочия, передав власть собранию. Естественно, депутаты не приняли отставку, упросив Правителя остаться на своем посту. Затем Подготовительное собрание само себя объявило законодательной ассамблеей, что было узурпацией полномочий согласно конституции 1818 г. и впоследствии послужило основанием для обвинений в нелегитимности власти.

Собрание по предложению Камило Энрикеса приняло акт об амнистии. Правда, при этом Верховный правитель вновь единолично решал, кого миловать. 3 октября 1822 г. министр Родригес предложил новый Торговый регламент. Этот документ был выдержан в протекционистском и меркантилистском духе. Торговля ограничивалась массой поборов и самых мелких и бесполезных запретов. Регламент не мог не вызвать ропота, особенно среди коммерсантов. О’Хиггинсу припомнили его обещания, данные в 1820 г., когда после отхода эскадры с освободительной экспедицией в Перу казалось, что война закончилась и наступает время созидания. Тогда диктатор, отказываясь созвать конгресс, обещал: «Я наведу порядок в экономике, во всех ее отраслях; буду осуществлять правосудие; уничтожу все разоряющие налоги; освобожу торговлю от запретов и монополий»[820]. Теперь же он вводил их вновь.

Несмотря на сопротивление, регламент был принят, но депутаты отменили 23 статьи, содержащие дополнительные поборы и запреты для торговли[821]. Даже в этом виде документ был шагом назад по сравнению с уже предоставленными свободами торговли. Упоминавшаяся ранее путешественница Мария Грахэм с удивлением ознакомилась с этим регламентом, посчитав его вредоносным как для частных лиц, так и для казны государства. Вину за него она возлагала на министра Родригеса и его приятеля Аркоса. Она считала, что этот регламент ведет к упадку и разорению. Грахэм писала: «Кроме табака и алкоголя они монополизировали торговлю хлопковыми тканями и сукном, только лавки Аркоса могли продавать эти товары. Кроме того, из-за отсутствия мелкой разменной монеты были выпущены денежные купоны, которые можно было отоварить лишь в лавках монополистов… Всё это ведет к упадку хозяйства и снижению налоговых поступлений. Народ перестает производить собственные ткани, так как в этих лавках покупает иностранные и, таким образом, лишает рабочие руки применения, снижаются доходы людей, а значит и потребление, в том числе импорта, а от этого страдает казна»[822].

Главный орган торговой элиты Консуладо Сантьяго «от имени всей торговли» умолял отменить этот регламент. Налоги, установленные в нем,