Опасная граница - Томас Дж. Барфилд
Эти сочинения не были использованы в полной мере, ибо для историков китайской цивилизации они представляли собой маргинальные тексты, обладавшие незначительной внутренней ценностью. Кроме того, как правило, подлинная природа пограничных отношений была в них затемнена попытками представить племенные народы вечными вассалами Китая. Таким образом, мы читаем о кочевниках, приходящих «платить дань», «выразить почтение» или «присылающих заложников», тогда как в действительности это чаще всего было дипломатическое прикрытие, маскирующее выплаты огромных «откупных» пограничным народам с целью их умиротворения. Хотя предвзятость этих источников очевидна, она часто некритично увековечивалась в современной науке в результате процесса вторичного этноцентризма. Например, исследователи, посвятившие всю свою жизнь изучению истории императорского Китая, так глубоко погружались в классическую литературу этой страны, что часто неосознанно впитывали и усваивали ее ценности и картину мира. Внимательные и критически настроенные в пределах собственно китайской культурной сферы, они обычно писали о других народах, «варварах», которые угрожали их цивилизации, уже с точки зрения китайцев, с полным сочувствием относясь к сообщениям придворных ученых, повествовавшим о приеме некоего зловонного посла из степи, пришедшего с целью оскорбления империи своими возмутительными требованиями.
Даже имевшим лучшие намерения историкам оседлых обществ было нелегко осознать культурные ценности и социальные структуры кочевых племен, чей образ жизни столь сильно отличался от их собственного. Однако сочетая антропологию и историю, можно нарисовать гораздо более полную картину взаимоотношений между этими различными культурами — картину двухтысячелетнего противостояния, сыгравшего ключевую роль в развитии культурной и политической истории Евразии.
История кочевых скотоводческих обществ Внутренней Азии и их взаимоотношений с окружающим миром складывается вокруг пяти основополагающих пунктов, к которым мы будем постоянно возвращаться в этой книге.
1. Политическая организация: на основе чего кочевники создавали и поддерживали свои государства, объединившие региональные социально-политические структуры?
2. Сферы взаимодействия: что представляли собой взаимоотношения кочевников Внутренней Азии и их оседлых соседей, особенно Китая, и почему в какие-то исторические периоды кочевники были могущественны, а в другие — нет?
3. Династии-завоеватели в Китае: существовала ли какая-либо цикличность пограничных отношений, которая позволила бы объяснить, почему именно народы маньчжурского происхождения основали наибольшее количество династий-завоевателей в Китае, правивших северокитайскими землями на протяжении примерно половины всего имперского периода его истории?
4. Всемирные завоевания монголов: Монгольская империя была кульминационной точкой политического развития в степи или же отклонением от генеральной линии этого развития?
5. Развитие кочевых скотоводческих обществ: существовали ли значительные диахронические различия между кочевыми скотоводческими обществами, которые могли бы послужить основанием для их аналитического разделения на древний, средневековый и современный (новый) периоды?
Исторические данные, пусть часто тенденциозные, достаточно обширны для того, чтобы ответить на эти вопросы и попытаться взглянуть на общества Внутренней Азии, так сказать, изнутри. Лучшая проверка любой гипотезы — ее практическое применение. Представленные здесь гипотезы помогут дать связное и логически стройное объяснение исторического материала. Ознакомившись с ними, неспециалист сможет уяснить последовательность смены событий и социальных формаций, а специалист — осуществлять дальнейшее исследование, тестируя всю полноту исторической информации по любому избранному периоду. Я полагаю, дальнейшие исследования внесут свои коррективы в предложенные мною схемы и позволят разобраться в локальных вариантах взаимодействия кочевников и Китая.
Политическая организация степных кочевников и пограничные отношения
Возникновение кочевых государств во Внутренней Азии остается предметом острых дискуссий, поскольку представляет собой логическое противоречие. Во главе кочевой империи находится организованная структура, управляемая автократическим лидером, но при этом основная часть членов племени сохраняет свою традиционную политическую организацию, объединяясь в различные родственные группы: роды, кланы, племена. В экономической сфере наблюдается сходный парадокс — государство базируется на экономике, являющейся экстенсивной и относительно недифференцированной. Чтобы разрешить эту дилемму, теоретики обычно пытались показать, что либо племенная структура является поверхностной оболочкой реально существующего государства, либо племенная структура действительно существовала, но подлинного государственного устройства не было.
Российский этнограф Радлов, опираясь на свои обширные наблюдения казахов и киргизов XIX в., трактовал политическую организацию кочевников как простое воспроизведение их низших политических форм на более высоком уровне. Рядовое скотоводческое хозяйство составляло основу производственной и политической жизни кочевников. Различия в уровне материального достатка и власти, имевшиеся внутри этих малых групп, позволяли отдельным лицам провозглашать себя лидерами; они регулировали внутригрупповые конфликты и организовывали защиту или нападение данной группы на внешних врагов. Радлов рассматривал появление более крупных коллективов как попытку честолюбивых сильных личностей объединить под своим контролем как можно большее число кочевников. Этот процесс мог в конце концов привести к созданию кочевой империи, однако могущество степного автократического лидера базировалось исключительно на его личности. Оно являлось результатом умелого манипулирования властью и богатством в рамках хорошо отлаженной племенной структуры. Такой правитель был узурпатором власти, и после его смерти созданная им империя тут же распадалась на составные части[8]. Бартольд, выдающийся историк средневекового Туркестана, модифицировал модель Радлова и предположил, что степное лидерство так же могло основываться на выборе самих кочевников, сделанном политическими силами внутри кочевого общества, как это случилось в период основания Второй Тюркской империи в VII в. Выборы, утверждал он, были дополнением к системе насилия в любом кочевом обществе, так как набиравшие силу лидеры притягивали своими военными и грабительскими успехами добровольных сподвижников[9]. Обе теории подчеркивали, что кочевые государства были по своей сути эфемерными и государственная организация распадалась после смерти их основателей. Кочевые государства, таким образом, лишь временно доминировали над племенной политической организацией, которая оставалась базисом социально-экономической жизни в степи.
Альтернативная группа теорий объясняла парадокс государственности, базирующейся на племенной организации, утверждая, что племенная организация разрушалась в процессе
