Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович
В 1787 году, умудренная опытом, царица раздраженно пишет: «В одно и то же время хотят образовать третье сословие, развить иностранную торговлю, открыть всевозможные фабрики, расширить земледелие, выпустить новые ассигнации, поднять цену бумаге, основать города, заселить пустыни, покрыть Черное море новым флотом, завоевать соседнюю страну, поработить другую и распространить свое влияние по всей Европе. Без сомнения, это значит предпринимать слишком многое». Правительнице приходилось определять приоритеты, руководствуясь прежде всего практичностью и осторожностью. За 34 года правления она совершила много великого, но не много «благого».
Впрочем ей принадлежит одна благая, хоть и совсем не демократическая новация, сильно изменившая стиль российского самодержавия. Начиная с Екатерины оно меняет свой «имидж» и инструменты стимулирования — применительно не ко всему населению, а к высшей его прослойке, дворянству, что было напрямую связано с переводом государства в «корпоративный» монархически-дворянский формат. И само это преобразование, и смена стиля тоже были продиктованы обстоятельствами, исходили из реалистичного представления о состоянии страны.
До Екатерины царская власть прежде всего внушала трепет и добивалась повиновения, пугая непокорных и нерадивых карами. При Екатерине особа монарха стала восприниматься прежде всего как некое солнце, изливающее золотые лучи на всякого, кто удостоится августейшего внимания. Государыня была великодушна, милостива и щедра. Она награждала, возвышала и возносила — а карали при необходимости другие. Екатерина говорила, что мечтает вывести из употребления старинную русскую поговорку «Близ царя — близ смерти» и заменить ее другой: «Близ царицы — близ счастья». И это ей вполне удалось.
Поистине революционным для российской высшей власти стало открытие, что при управлении пряник много эффективнее кнута. Человек лучше работает не когда его запугивают, тем самым подавляя инициативность, а когда его поощряют. «Мое правило хвалить громко вслух и бранить тихо, на ушко», — говорила Екатерина, которая была незаурядным психологом.
Но были в биографии Екатерины совсем не благостные, черные страницы. Всё из той же приверженности реалиям политической необходимости императрица, если требовалось, не останавливалась и перед преступлениями. Ее низложенный супруг Петр был убит если не по прямому приказу жены, то по ее молчаливому указанию: она назначила ему в тюремщики людей, которые твердо знали, чего от них ждет Екатерина, и выполнили ее желание. Другим кровавым преступлением стало убийство заточенного в крепость Ивана V, который успел процарствовать в пеленках один год, прежде чем свергли его мать-регентшу. У тюремщиков, выбранных на свою должность за исполнительность, имелась высочайшая инструкция умертвить узника, если возникнет риск его освобождения. И они приказ выполнили, когда заговорщики попытались спасти юношу. Неблагостно выглядела и проведенная в 1774 году операция по похищению из Италии княжны Таракановой — самозванки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы и заявлявшей права на российский престол. Девушку обманом заманили на корабль, увезли в Россию, и там она с подозрительной быстротой скончалась в темнице.
Разительная трансформация Екатерины в 1790-е годы, когда она из ученицы Вольтера и Дидро превратилась в архиреакционерку, тоже имела совершенно рациональные причины.
Изменилась реальность — изменилась и Екатерина. Ее привела в ужас и панику французская революция.
Путь, пройденный Екатериной, можно проиллюстрировать двумя цитатами.
Первая относится к 1760-м годам: «Свобода, душа всего, без тебя все мертво. Я хочу, чтобы повиновались законам, но не рабов. Я хочу общей цели делать счастливыми, но вовсе не своенравия, не чудачества и не тирании, которые с нею несовместимы».
Вторая — к 1790-м: «Столь великая империя, как Россия, погибла бы, если бы в ней установлен был иной образ правления, чем деспотический, потому что только он один может с необходимой скоростью пособить в нуждах отдаленных губерний, всякая же иная форма парализует своей волокитой деятельность, дающую всему жизнь». Это классическое обоснование «ордынской» государственной модели. Великая просветительница превратилась в великую ханшу.
АЛЕКСАНДР I, или ИДЕАЛИСТ У ВЛАСТИ
Александр в романтическом возрасте. Литография 1804 г.
Сюжетно правление Александра I похоже на правление Екатерины: такое же либеральное начало и такой же реакционный финал, да и причины этой эволюции или скорее деградации остались прежними — сознание, что российское государство не готово к введению свобод. (Под конец царствования Александр станет думать, что оно с ними вообще несовместимо — и будет прав). Однако внутренний склад у Екатерины и ее внука был совершенно разный, что сказалось и на жизни России. Александр был не реалист, а идеалист, то есть не примерял идеи к реальности, а наоборот испытывал реальность идеями. И когда идея экзамена не выдерживала, у царя не просто менялись политические планы, а рушилось всё мировоззрение, после чего держава начинала двигаться в совсем другую, а то и в противоположную сторону.
Из-за резких смен курса современники считали Александра лицемером и лицедеем, но ошибались. Это был человек рефлексирующий и страдающий — в отличие от гедонистки Екатерины, сетовавшей на несовершенства мира, но не портившей себе ими настроение.
В семнадцать лет он страдал из-за того, что бабушка-императрица хочет сделать его своим наследником, и составлял прожекты бегства в Америку, где он и его юная жена будут «свободны и счастливы, и про нас больше не услышат». В девятнадцать лет писал: «Мой план состоит в том, чтобы по отречении от этого трудного поприща (я не могу еще положительно назначить срок сего отречения) поселиться с женою на берегах Рейна, где буду жить спокойно частным человеком, полагая мое счастье в обществе друзей и в изучении природы».
Но трон унаследовал отец, и вскоре, увидев, как скверно правит Павел, как он губит страну, Александр ощутил ответственность своего положения и захотел получить власть, чтобы (его собственное выражение) «сделать всё правильно».
Он поддерживал заговорщиков, но взял с них обещание, что царя они не тронут. Когда же узнал, что Павел убит, потерял сознание и потом некоторое время пребывал в ступоре. Страстность, с которой молодой царь кинулся в реформаторскую деятельность, видимо объяснялась еще и потрясением, чувством вины: Александр словно пытался искупить свой страшный грех общественным служением.
Две последующие жизненные метаморфозы тоже были вызваны глубокими потрясениями, менявшими сначала самого царя, а затем и всю его политику.
Поражение при Аустерлице стало для 28-летнего императора личной катастрофой. Был нанесен чудовищный удар по его самолюбию. Александр считал себя выше и лучше предшественников, но никто из них на протяжении целого столетия не подвергался такому унизительному разгрому, не бежал с позором от неприятеля. Над русским царем потешались в Европе, на родине роптали. И во взглядах императора произошел кардинальный переворот, полная переоценка ценностей. Оказалось, что иметь сильную армию и сильное государство важнее, чем поощрять свободы и просвещенность! Александр разочаровывается в соратниках-мечтателях и начинает опираться на «практиков». Он и сам становится таким же: человеком дела.
Но в 1812 году он переживает еще одно потрясение, «нашествие двунадесяти языков». Видит, что долгая подготовка к войне не спасла страну, что армия пятится под натиском сильного врага, вот пала древняя священная столица, и Бонапарт разгуливает по Успенскому собору, в котором коронуют русских царей. Земные труды тщетны, уповать можно только на Бога, лишь Вера дает силу — таков вывод, к которому приводит Александра новая катастрофа. И он, воспитанный в духе «вольтерьянства», далекий от религии, начинает истово молить Бога о спасении России. «Пожар Москвы просветил мою душу, а суд Господень на снеговых полях наполнил мое сердце такой жаркой верой, какой я до сих пор никогда не испытывал… Теперь я познал Бога… Я понял и понимаю Его волю и Его законы. Во мне созрело и окрепло решение посвятить себя и свое царствование прославлению Его. С тех пор я стал другим человеком», — скажет Александр впоследствии.
