Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
Вероятно, если бы такая критика обрушилась на Леонида Леонова несколько лет назад, то писатель был бы вынужден признать мнимые ошибки, но весной 1939 года – уже после падения Н. И. Ежова и окончания эпохи массовых репрессий – обстановка переменилась, и автор решил противостоять организованной травле, тем более что писатель понимал: его пьесы далеко не худшие на фоне репертуара советского драматического театра своего времени.
И сразу после появления второй статьи, буквально в тот же день, Леонид Леонов пишет письмо Сталину, в котором лаконично излагает ситуацию и ожидает от вождя помощи:
…Тон статей бранный и издевательский. Не соблюдено даже элементарное уважение к чужому труду <…> Я выбит из колеи, вынужден оставить новую начатую работу. В эту крайнюю минуту у меня нет иного выхода, кроме обращения к Вам[117].
Письмо возымело действие, и происходит нечто необычное для эпохи – начинается коллективное сопротивление газетной травле. Секция драматургов Союза советских писателей организует официальный диспут о пьесах Л. Леонова.
В приглашении, разосланном к этому мероприятию, уже читался намек на его направление:
Секция считает, что тон, взятый рядом газет («Советское искусство», «Московский большевик», «Комсомольская правда»), не соответствует правильной оценке творчества Л. М. Леонова как драматурга. Диспут должен выявить подлинное отношение драматургов и театральной общественности к новым пьесам т. Леонова и к их осуществлению на сценах Малого и Художественного театров[118].
И диспут, конечно же, прошел в другой тональности, нежели газетные выступления, а «Литературная газета» поместила его описание. Скажем, театральный критик и драматург М. С. Гус отметил:
Стало тривиальным каждый раз «открывать» в произведениях Л. Леонова «достоевщину». Нужно и можно говорить уже о том, что отличает Л. Леонова от Достоевского, о тех чертах горьковского влияния, которые оберегают писателя от любования юродством и учат уважению и любви к человеку.
В целом обвинения были отвергнуты:
Единодушное возражение вызвала статья Д. Тальникова о «Волке», опубликованная в «Советском искусстве». Одни критиковали статью за то, что статьей опытный театровед Д. Тальников приписывает вину Малого театра – примитивную трактовку образов – автору пьесы. Другие – за то, что критик проводит в статье недопустимые параллели, сопоставляя, как равноценные литературные явления, произведения подлинного художника со слабыми пьесами, порой стоящими вне критерия литературы. Большое возмущение у многих вызвал и тон статьи Д. Тальникова <…>
Очень краток был в своем выступлении Л. Леонов. Он сказал, что резкая критика не убедила его. Критики вольны как угодно относиться к его произведению, но автор вправе требовать от них более высокого уровня, чем тот, на котором до сих пор шел спор[119].
Такой отпор критикам со стороны драматургов вызвал недовольство редакции «Литературной газеты», которая хотя и поставила обзор дискуссии в номер, однако, по-видимому, не знала об источнике такой смелости и обвинила секцию в заранее определенной линии на реабилитацию писателя:
Организаторы диспута допустили ошибку, рассылая от имени секции драматургов повестку, в которой высказали определенную точку зрения на явление искусства, суждения о котором секция не имела. Это неправильно также и потому, что, приглашая на диспут, который должен был отразить различные точки зрения, организаторы его пытались заранее предопределить направление прений и тем косвенно повлиять на состав участников диспута[120].
Правильно или нет, но различных точек зрения на пьесы Леонида Леонова уже не было, и 11 июня в рецензии М. Ю. Левидова на постановку «Волка» в Ленинграде, осуществленную в театре Ленсовета Ю. А. Завадским, мы видим одно восхваление:
Спектакль это прозвучал весьма убедительно и решил «проблему» этой пьесы, если таковая имелась. Решил очень наглядным способом, продемонстрировав весьма простую и хорошую истину: чем лучше спектакль, тем яснее пьеса, и в своих достоинствах и в недостатках.
Эта постановка показала «то настоящее, что есть в пьесе Леонова: любовь к Советской стране и заботу художника о том, чтоб его герои стали хорошими советскими людьми»[121].
Однако последовали и намного более смелые высказывания в защиту Ф. М. Достоевского: речь о статье ленинградского филолога и критика П. П. Громова, ученика А. С. Долинина, которая формально была посвящена разбору постановки пьесы Б. И. Войтехова и Л. С. Ленча «Павел Греков». Но наиболее важный тезис был высказан при сделанном автором отступлении – о пьесе Леонида Леонова:
Во время обсуждения «Волка» Л. Леонова в нашей прессе критик Д. Тальников в весьма решительной форме заявил, что основным недостатком пьесы является некритическое следование Леонова образам Достоевского. Согласно Д. Тальникову образы, созданные Достоевским, не имеют никакого отношения к нашим дням. «Волк» имеет чрезвычайно мало общего с художественной манерой Достоевского. Но едва ли это является достоинством пьесы Леонова. Скорее недостатки пьесы Леонова вытекают из недостаточного овладения некоторыми элементами наследия Достоевского. <…>
По-видимому, вопрос о Достоевском не так прост, как это кажется Д. Тальникову. В сущности, почему мы должны отказываться от той диалектики зла, которая разработана в мировом искусстве? Разве неясно, что, изображая врагов болванами и штампованными злодеями, мы превращаем проблему художественной борьбы с врагами в борьбу с литературными фикциями?
Художественной и политической реальностью борьба с врагом в искусстве будет только тогда, когда враг предстанет не беспомощным, а вооруженным. Это значит, что он должен защищаться всеми доступными ему средствами. Это значит, что должны быть показаны диалектика его развития, его психология и его мировоззрение. Только в таком случае образ врага будет цельным, законченным, убедительным, и победа над ним будет обеспечиваться не нагромождением детективных тайн, а реальным столкновением художественных образов. А показать такого врага можно только при овладении той диалектикой зла, которая разработана в таких вещах, как «Племянник Рамо», или «Добр ли он? Зол ли он?» Дидро, или в романах Достоевского. Достоевский очень тонко разрабатывал тему зла – и общественного зла, и зла как этической и философской категории. Кроме того, он великолепно показывал процессы распада, деградации личности. И ничего зазорного нет в том, чтобы при изображении врага учиться у Достоевского[122].
То, что эти слова П. Громова были напечатаны в ленинградском журнале «Звезда», в редколлегии которого ведущее положение (ответственного секретаря) занимал ортодоксальный Н. В. Лесючевский, говорит о многом. Не будь такого послабления со стороны Сталина (связанного, конечно, с отношением вождя к Леониду Леонову, а отнюдь не к Ф. М. Достоевскому), невозможно было бы представить напечатанные тогда строки.
Возникшая полемика вокруг «Волка» вследствие высказываний П. П. Громова показалась современникам чем-то невероятным: о событиях вокруг наследия Ф. М. Достоевского высказалась даже русская эмиграция. Парижские «Последние новости» сообщили о борьбе в СССР с рецидивами достоевщины: «Отстаивая установленный ЦК партии взгляд, что Достоевский и в целом и в деталях несозвучен советской эпохе, Тальников указывает, что „образы, созданные Достоевским, не имеют никакого отношения к нашим дням“, и попытки заново выводить эти образы на сцену могут быть поняты как замаскированная клевета на светлую жизнь советской страны»[123] и процитировали ответные слова из статьи П. П. Громова как поворот в идеологии. Новость эта была перепечатана даже в далекой Аргентине[124].
Юбилей 1941 года
1941 год для Ф. М. Достоевского был юбилейным: исполнялось 120 лет со дня рождения писателя, 60 лет со дня его смерти. Эти круглые даты вселяли в исследователей творчества Ф. М. Достоевского некоторые надежды. Например, Ленинградское отделение Союза советских писателей, пользуясь
