От «Дон-Жуана» до «Муркина вестника “Мяу-мяу”» - Сергей Николаевич Дурылин

Судьба его была печальна: заспавшись однажды летом на подоконнике раскрытого окна, он свалился сонным с 8 этажа и расшибся насмерть. Так, по крайней мере, объясняли его исчезновение его хозяева. А так ли было на самом деле – неизвестно.

Мартын

кот пушистый, хвостатый, ушатый. Жил у одинокой, но благородной вдовы. Она говаривала: «Мы с Мартыном получаем пенсию», – и, в день, когда происходило получение пенсии, Мартын заранее облизывался: вдова приносила ему говяжьего филе и пила с ним кофе мокко со сливками. В прочие дни была печенка, в мокко подмешивали цикория и кофе пили с молоком. Каждое утро вдова намазывала завитушку калача маслом и предлагала ее Мартыну, приговаривая: «всякая душа калачика хочет». Ее же душа, кроме калачика, любила еще икорку, рябчиков, дичий сыр, сардины, груши дюшес, апельсины из Мессины и кое-что еще другое… Душа Мартына была поскромнее: апельсинов, хотя бы и из Мессины, он не ел, груш дюшес тоже, а от всего прочего «душа» его не отказывалась, прибавляя к ним еще мышиную ветчинку. Так и жили почтенный кот Мартын и благородная вдова Авдотья Николаевна…

Мелитон

кот меланхолический с весьма длинными усами, всегда опущенными вниз, как у китайца, с песенками весьма унылыми. Его дразнили: «Мелитон, Мелитон, учини мышам разгон!» Но он редко учинял разгон, предпочитая грустить над подпольем, и в грусти кушать печенку. Мелитона, за его томный вид, очень любили барышни и постоянно повязывали ему на шейку то голубые, то розовые банты. Он благосклонно соизволял их носить, но меланхолически требовал за это тепленьких сливочек. На его смерть, – он умер от меланхолической тоски, появившейся от чрезмерного ужина из телячьих котлет, – были написаны стихи следующего содержания:

Скосила смерть, скосила Мелитона.

Он был прелестный кот

возвышенного тона:

В его глазах был

отблеск перламутра!

Спи, Мелитон, до радостного утра!

Мирон

кот упрямый, угрюмый, но знает хорошо не только, где мыши скребутся, но и где раки зимуют. Перед тем, как спуститься в подполье к мышам, он всегда осмотрит все полки и полочки в кухне и в сенях: не понадобятся ли его услуги, чтобы подобрать мясцо, прибрать к месту рыбку, А место и рыбке, и мясцу – в желудке кота Мирона. Место им там теплое и обширное. Кот Мирон не мастер петь песни, но ворчать он мастер, особенно на голодный желудок. На птиц он не охотится после того, как ворона здорово продолбила ему загривок. С тех пор он решил: «птицы – пустое дело. Мне, коту, за ними по воздуху не летать. Другое дело – мыши с крысками. А еще лучше мирная говядинка на полочках. Вот за той охота самая интересная. Говядинка не кусается, как крысы, а кушать ее очень приятно». Коту Мирону лет под двенадцать. Он в полной силе. Брови у него густые, а усы – фонтанами брызжут в стороны.

Мишка

милый белый котик, родился в 1940 году. Был – за резвость, ум, веселость, ласковость и красоту – любимцем М. В. Нестерова. Когда приехал в Болшево Михаил Васильевич, хозяевами был отдан приказ: не называть котенка «Мишкой». Стали звать его чуть ли не Михрюткой. Но вот однажды хозяйка видит и слышит, как Михаил Васильевич играет с белым котенком. Тот прыгает за его тросточкой, вычерчивающей вензеля в воздухе, а художник приговаривает ласково и тихонечко: «Мишка! Мишка!»… Он просил, чтобы Мишку с его сестрицей Грунькой никуда не отдавали, сам надеялся взять их к себе в Москву. Но это не осуществилось.

Михайло

много котов и котят носило имя Мишки. Но был только один кот Михайло. Когда он родился, сомневались, кто это появился на свет божий: котенок или медвежонок? Так он был велик, толст, кудлат. Сразу получил он имя: «Да это Михайло Топтыгин!» – вскрикнула хозяйка, а хозяин промолвил: «Здравствуй, Михайло Иванович». Так и стал он зваться «Михаилом» а не Мишкой.

Скоро крысы с мышками узнали, что это Михайло, а не Мишка: потреблял он их беспощадно. Но и по дому был виден его медвежатный след: идет – половички скрипят, храпит – будто медведь отдыхает в берлоге после летних трудов праведных.

Испугал однажды старую барышню Марию Никитичну. Лег к ней, спящей, на ноги и так захрапел, что она проснулась и в испуге закричала:

«Ой, медведь! Медведь! Замял меня, замял до смерти!» С трудом убедили старую барышню, что она не в берлоге, а на постели и что Михайло – кот, а не медведь.

Зимою же Михайло любил поспать подольше, подлезши под тулуп, так что про него говорили: «Ну, залег наш Топтыгин в берлогу, теперь крысам раздолье!» Но это неправда: крысам не было раздолья. Спит-спит в тулупной берлоге Михайло, а затем проснется – и трах в подвал!

Но, однажды, залег Михайло в берлогу – на этот раз ею служила бельевая корзина – да и не проснулся. Его тормошат: «Вставайте, Михайло Иванович! Заспались!» – А он лежит себе безмолвен, бездыханен. И пришлось положить его в ту земляную берлогу, из которой еще ни один медведь не просыпался…

Никон

кот почтенный с глазами подслеповатыми на все, – кроме мышей.

Угрюм. Пестрого общества не любит. Предпочитает одиночество. Спит много, памятуя правило: «Во сне не согрешишь». Проснувшись, озабочен как бы покушать поплотнее, памятуя другое правило: «За едой и грех на ум нейдет». Покушав, озабочен Никон тем, как бы молочка попить – и пьет молочко, держа в памяти: «Кто молочко пьет, к тому грех на язык нейдет». А покушав и попив, ложится почтенный кот спать, памятуя главную заповедь: «Отчего кот гладок? – Поел да и на бок!»

Стяжал себе славу кота, ведущего праведную жизнь. И доподлинно так.

Нинка

кошка большеглазая, длиннохвостая, большеухая, длинноусая. Все ей надо, до всего ей дело, всюду суется ее нос, всюду тянется ее ус. Только язычок не болтает, – то было бы точно, как две капельки, похожа на какую-нибудь Нину Ивановну с крашенными ногтями и длинным болтливым языком. Кошка Нинка ловит мышей по понедельникам, четвергам и субботам. По средам она отдыхает, по вторникам занимается туалетом, по пятницам – тоже, а по воскресеньям отправляется на вольный воздух и на зеленую травку. Кавалеров у нее – множество. Впрочем, она находит, что при