Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - Петр Александрович Дружинин
В действительности перед нами два варианта одного и того же издания – первоначальное, без указания порядкового номера издания (мы назвали его «1875–I»), и основное (мы назвали его «1875–II»).
Принципиальное отличие, кроме оформления титульных листов, состоит в том, что мы имеем два варианта текста, потому что ряд печатных листов в обеих частях был подвергнут корректуре и напечатан заново. И речь идет именно о двух различных изданиях. Судя по нашим наблюдениям, то есть по фиксации перепечатки тиража, Ф. М. Достоевский принял свое решение в тот момент, когда первая часть была отпечатана почти полностью (пятнадцать печатных листов – по страницу 240 включительно), и до середины была отпечатана часть вторая (семь печатных листов, то есть по страницу 112 включительно). По-видимому, эти листы были отпечатаны, но и рассыпан их набор: с учетом дальнейшего трудно предположить, что если бы набор более ранних листов еще оставался в формах, то писатель бы не настоял и на его корректуре и печати заново. Отметим, что наряду с прочими огрехами имеются и опечатки в заголовках – «Первыя впечатление» (1 74)[315].
Причем уже в процессе печати, но еще до принятия решения о перепечатке исправлялись мелкие недосмотры, которые были отмечены работниками типографии. Скажем о двух таких случаях.
1. «с ним – всякие отношения» / «с ним всякие отношения» (1 40). Здесь появившийся дефис, вероятно, есть ошибка наборщика, связанная с насаждаемой в наборе этого издания разрядкой (уточним, это не тире, которые в этом наборе вчетверо длиннее дефисов). Поскольку это место в середине полосы, то есть нередкие обсыпания краев полос при перезакреплении печатных форм тут исключены, то, по-видимому, дефект набора был замечен корректором в процессе печати этого листа и поправлен еще когда печатался первый тираж.
2. «как жеможет быть, говор, ваше высокоблагородие» / «как жеможет быть, говорю, ваше высокоблагородие» (1 65). В данном случае была поставлена на место выпавшая буква в слове «говорю».
Однако есть и действительное, очень существенное различие: в источнике «1875–II» заново напечатаны последний 16-й лист части первой (это концевой полулист, то есть страницы 241–244) и добрая половина второй части – листы с 9-го по 12-й (полные листы 9–11 и концевая четверка листа 12, то есть страницы 113–180). Это доказывается прежде всего той правкой, которая была внесена и примеры которой приводятся нами в прилагаемой таблице 2.
Учитывая то, насколько серьезным был самый шаг, потребовавший перепечатки значительного количества листов издания, а значит разнообразных сложностей – от конфликта с типографией (на который как раз есть намек в письме писателя супруге от 18 декабря[316]) до финансовых издержек, которые скорее всего легли на Достоевских, – мы считаем важным вопрос о том, кто принимал это принципиальное решение.
И ответ, как нам кажется, может быть только один – это был Ф. М. Достоевский. Писатель был настолько раздосадован увиденным в отпечатанных листах «Записок из Мертвого дома», что не видел иного выхода, чем перепечатать заново то, что было возможно перепечатать. Тому потворствовала, безусловно, и относительная свобода действий: если бы издателем был не сам писатель, подобной вольности ему бы не представилось.
Это значит, что правка, которая отмечается в источнике «1875–II» по сравнению с «1875–I», может быть признана именно авторской. То есть перед нами едва ли не единственный случай, когда следует отвести возможность участия в этой правке наборщиков, корректоров и даже самой Анны Григорьевны. В пользу нашего тезиса говорит и то, что, несмотря на внесение правки в перепечатанные листы, в них зачастую сохраняются опечатки и несообразности, которые бы при повторном чтении корректором с большой долей вероятности могли быть выправлены; например, «былъ трудновато» (вместо «было трудновато»; 2 158). Равно в обоих вариантах сохраняется ошибка пагинации – колонцифра 1 243 так и остается «343».
И хотя мы не видим ничего исключительного во внесенных исправлениях по сравнению с многообразием различий изданий «Записок из Мертвого дома» вообще, однако настоим на том, что для Ф. М. Достоевского возможность внесения именно этой правки стоила того, чтобы пойти на издержки, переработав четверть готового издания, и перепечатать то, что еще возможно было перепечатать.
Основная правка касается отделения частиц и предлогов, ранее писавшихся слитно со следующим словом (значительная часть их представлена в таблице). Также мы видим устранение опечаток и корректировку переносов, например: «сцѣн» / «сцен» (1 242), «слишкои» / «слишком» (2 140), «пропосят» / «проносят» (2 156), «то-| гдашнем» / «тог-| дашнем» (2 158), «в расчету» / «к расчету» (2 158), «далеко пространство» / «далекое пространство» (2 161), «моск-| вич» / «москв-| ич» (2 169), «превезут» / «привезут» (2 171), «Росковали» / «Расковали» (2 179). Был восстановлен и пропуск строки «– Железный нос, проговорил другой» (2 143), что повлекло перенос последней строки на следующую полосу.
Как традиционно бывает, вмешательство в готовый набор внесением правки повлекло за собой появление уже новых несообразностей, например: «простились» / «простилис—» (2 179), или же «куч-| ка – были тихи, молчаливо таили про себя свои упо-| вания» / «куч-| ка – были тихи, молчаливо таили про себя свои упо| вания» (2 131); замена съехавших литер «ув» в при переносе слова «чув| ствовалось» с потерей дефиса превратилось в «ув-| ствовалось» (2 130).
Из того, что мы поместили в таблицу, отметим особенно несколько примеров, которые, как нам кажется, отражают эволюцию литературного вкуса самого Ф. М. Достоевского.
(Табл. 2, № 39). Написание «урка» (в зн. урока, произношение «урка́» – род. п. слова «урок»), характерное для первых публикаций (см. также пример 173 в Таблице 1), было изменено в издании «1875» на «урока» и в таком виде ныне в академическом Полном собрании сочинений (и в так называемых «Канонических текстах», с. 484). Казалось бы, вряд ли мы можем предположить, что это сделано самим Ф. М. Достоевским, подозревая здесь редакционную «порчу текста», поскольку такая форма склонения специфически сибирская и, по-видимому, вовсе не знакомая в столицах. Причем характерное для Сибири произношение фиксируется и в промысловой документации того времени, в частности в контрактах золотодобытчиков – «при таковом определении урка», «нежелания выполнить урка», «выработки заданного урка»[317]. Однако именно в данном случае речь о правке, которая внесена писателем, и свидетельствует она об уже отмеченном исследователями приведении ряда архаичных или диалектных слов к литературной форме.
Поэтому достаточно спорными воспринимаются решения академического Полного собрания сочинений в обратном направлении. Например, в случае замены «номер» на «нумер» (Табл. 2, № 107), «тщедушный» на «щедушный»
