Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Элис Вернон
Большая зала – много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я беру под руку, точно хочу ответить на ее письмо, упрекаю ее в том, что она не приняла моего «решения». Я говорю ей: «Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама». Она отвечает: «Если бы ты знал, какие у меня боли теперь в горле, желудке и животе, мне все прямо стягивает». Я пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо. Мне приходит в голову, что я мог не заметить какого-нибудь органического заболевания. Я подвожу ее к окну, смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные зубы. Я думаю про себя, что ведь ей это не нужно. Рот открывается, я вижу справа большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину; я вижу его сероватую кору. Я подзываю тотчас же доктора М., который повторяет исследование и подтверждает его… У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно. Он очень бледен, хромает и почему-то без бороды… Мой друг Отто стоит теперь подле меня, а друг Леопольд исследует ей легкие и говорит: «У нее притупление слева внизу». Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на надетое платье, я тоже ощущаю ее, как и он)… М. говорит: «Несомненно, это инфекция. Но ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится…» Мы тоже сразу понимаем, откуда эта инфекция. Друг Отто недавно, когда она почувствовала себя нездоровой, впрыснул ей препарат… пропиленовую кислоту… триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)… Такой инъекции нельзя делать легкомысленно… По всей вероятности, и шприц был не совсем чист[102][103].
Далее Фрейд разбирает сон по фразам, расчленяя их на символы и идеи. Сновидение подвергается литературному анализу – примерно такому, каким я занимаюсь на семинарах со своими студентами. Особо он останавливается на дизентерии, задаваясь вопросом, не вспоминает ли он таким образом о других заболеваниях пациентов и своих родственников. «Под дизентерией подразумевается что-то другое», – думает Фрейд и приходит к выводу, что это похоже на недавний случай из его практики, когда истерия, главный недуг той эпохи, будто имитировала некоторые симптомы дизентерии. В конце анализа он раскрывает свое желание: обвинить кого-то другого – во сне эта роль отводится Отто – в том, что Ирма до сих пор не избавилась от болезни, от которой он ее лечил.
Несмотря на то что справедливость теорий Фрейда об исполнении желаний и психоанализе оспаривается с момента публикации «Толкования сновидений», эта работа знаменует собой важный момент в современной трактовке снов. Фрейд призывал обращать внимание не только на образы, звуки и ощущения во сне, но и на то, как люди пересказывают сон другим людям. Для него важно, какой язык использует человек и применяет ли он самоцензуру. Что говорит о нас тот факт, что, пересказывая сны, мы предпочитаем умолчать о некоторых интимных или сомнительных с точки зрения нравственности моментах и останавливаемся только на забавном и необычном? Сны – дело очень личное, но, пересказывая их, превращая в истории, мы делаем это так, чтобы повествование наверняка имело успех у публики.
Работа Фрейда оказала грандиозное влияние не только на психоаналитическое сообщество. В «золотой век» Голливуда, в 1940–1950-е гг., во многих фильмах использовались элементы его теории сновидений. Кино часто сравнивают со снами. Оно может быть оторванным от реальности, полным символов, отсылок и ярких эпизодов, может представлять сложные обстоятельства или упрощенные, происходящие в одном месте истории, может погружать вас в ситуацию и не отпускать до тех пор, пока она не разрешится. Как после ночного кошмара, вы вновь и вновь часами или даже днями вспоминаете пережитое. Вспышками возникая перед глазами, увиденное тревожит душу или заставляет смеяться. А иногда не имеет вообще никакого смысла.
Один из самых известных примеров использования теории сновидений Фрейда в качестве сюжетного хода – триллер Альфреда Хичкока «Завороженный», вышедший на экраны в 1945 г. В этом фильме роль доктора Констанс Питерсен, психоаналитика в больнице с весьма сомнительными профессиональными стандартами, сыграла Ингрид Бергман[104]. В больницу на смену старому заведующему приезжает доктор Энтони Эдвардс в исполнении блистательного Грегори Пека. Вскоре становится очевидно, что Эдвардс не тот, за кого себя выдает, что он не помнит, кто он, и что настоящий Эдвардс убит. К тому времени, как это выясняется, Питерсен и «Эдвардс» успевают влюбиться друг в друга, что обнаруживается во время приятной прогулки по сельской местности с перекусом из бутербродов с ливерной колбасой (самый романтичный из всех мясопродуктов!). Питерсен полна решимости доказать, что самозванец не убивал настоящего доктора Эдвардса.
Далее в фильме Питерсен приводит «Эдвардса», уже взявшего псевдоним Джон Браун, к своему старому наставнику, внешне напоминающему Фрейда психоаналитику, особо интересующемуся сновидениями. Тот просит потенциального самозванца вспомнить недавний сон, и зрители переносятся прямо в спящий разум Брауна.
В разработке и постановке сцен этого сновидения участвовал испанский художник-сюрреалист Сальвадор Дали. Сам Дали проявлял живой интерес к пороговым состояниям между сном и бодрствованием, и некоторые из его картин вдохновлены причудливыми образами, рождающимися в подсознании. Например, на его картине 1944 г. «Сон, вызванный полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения»[105] изображена полулежащая обнаженная женщина, на которую наставлен штык, и тигры, возникающие из пасти рыбы, которая, в свою очередь, вылетает из вскрытого граната. Будучи произведением статического искусства, а не письменным повествованием, эта картина все же стремится передать историю сна. Животные движутся по направлению к женщине, а на заднем плане на паучьих ногах неуверенно стоит слон, которому грозит в любое мгновение рухнуть в воду.
По словам Ингрид Бергман, изначально эпизод сновидения в «Завороженном», над которым работал Дали, длился более 20 минут. Если вы смотрели фильм, то знаете, что те две минуты, до которых его урезали, крайне загадочные и напряженные. В какой бы форме ни представлялись сны в художественной литературе и искусстве, они всегда увлекательны, но сон в «Завороженном» производит ошеломляющее впечатление.
Он начинается в необычном игорном доме, где вместо стен висят шторы с огромными тающими глазами. Красивая женщина в очень откровенном платье целует клиентов, что демонстрирует влечение Брауна к добропорядочной Питерсен. По залу ходит мужчина и огромными ножницами режет глаза на шторах. За перекошенным карточным столом Браун играет в карты. Неожиданно его партнеру предъявляет обвинение в шулерстве хозяин игорного дома в матерчатой маске, полностью скрывающей голову. Далее место действия меняется. Партнер Брауна по игре падает с крыши высокого здания, в то время как позади него стоит хозяин казино, держа в руках кривое колесо в фирменном сюрреалистическом стиле Сальвадора Дали. Затем Браун бежит по огромному плоскому склону, напоминающему грань пирамиды, а вдогонку за ним летит пара темных крыльев.
Сновидение интерпретируется в контексте теории Фрейда как абстрактные и сжатые воспоминания и влечения; их анализируют с точки зрения символов, а символы – с точки зрения того, что они маскируют или искажают. В кульминации фильма Питерсен решает загадку сновидения Брауна. Он не убивал Эдвардса, но был свидетелем убийства, а сновидение – это спрессованная, исковерканная версия его воспоминаний. Питерсен понимает, что игорный дом символизирует больницу, а партнер Брауна по игре в карты – Эдвардса. Они вместе обедали на горнолыжном курорте, когда столкнулись с «владельцем казино» – бывшим заведующим больницей доктором Мерчисоном. Возмущенный тем, что из-за возраста его заставили уйти с должности и нашли ему замену, Мерчисон на горнолыжном спуске стреляет Эдвардсу в спину. Эдвардс падает с обрыва, равно как и партнер по картам из сновидения Брауна прыгает с крыши здания, а хозяин за ним наблюдает. Питерсен приходит к выводу, что колесо, которое во сне держит в руках хозяин, символизирует револьвер, орудие убийства.
Причина столь серьезного потрясения Брауна, помимо того, что он стал свидетелем убийства, кроется в непроработанной детской травме.
