Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Элис Вернон

В последнее время в моих снах о ней краски сгустились еще сильнее. Как я уже несколько раз описывала в этой книге, теперь я вижу не настоящую Мередит, а нечто усугубленное тем, как она преследует меня во сне со времен моего отрочества. Я стала видеть два типа сновидений о Мередит.

В первом преобладает страх. Обычно такие сны заканчиваются параличом сна или осознанным сновидением. Вот, к примеру: в школе у меня был маленький зеленый мобильник Nokia, и во сне я показывала его мужчине и женщине в белых халатах. Они читали сообщения о Мередит (я специально выделила то из них, в котором она назвала меня «куколкой»). В следующий миг появилась она и со злостью попыталась вырвать телефон у меня из рук. Она толкнула меня в спину, и я очнулась в странной полудреме – в состоянии паралича сна, при котором мне казалось, что она за лодыжки стягивает меня с постели.

Не скажу, что после снов второго типа по утрам я чувствую себя намного лучше, но все же полагаю, это своего рода прогресс. Эти сны злые. Очень злые. Злые, как викинг-метал. Я ненавижу конфликты в любом их проявлении. Когда меня что-то расстраивает, я просто затихаю – ровно так же, как когда мне страшно. Но только не в снах.

Однажды мне снилось, что я жду поезд на станции Юстон. Вокзал был переполнен; вокруг меня сновали люди, а мой рост не позволял заглянуть поверх их плеч.

Пригибаясь и уворачиваясь, я выбралась на более спокойное место, откуда было видно табло. Где поезд до Честера? Я просматривала непрерывно меняющиеся янтарные буквы и символы. Нашла! Платформа 47. Где же это? Мимо меня, как песок в таймере для варки яиц, к коридору впереди плыл людской поток. Я влилась в толпу и позволила ей вынести меня к платформе.

Меня несло все ближе и ближе к кучке людей у стены. Один из них сделал шаг вперед и уставился на меня.

Мередит!

Нет, нет, нет, только не это! Толпа влекла меня вперед, за собой, а вцепиться в пол ступнями я не могла. Не могла остановиться. Она терпеливо дожидалась, пока меня вынесет прямо к ней.

Ее острые, выкрашенные в золото ногти впились мне в запястье, когда она вытаскивала меня из людского потока. Она подвела меня к скамье, мы сели. На мгновение я почувствовала себя совсем юной. Но лишь на мгновение.

– Нам нужно поговорить, – сказала она.

Грудь будто обожгло огнем; я вырвала запястье.

– Мне нечего вам сказать, – крикнула я жестко и злобно, как шипящая кошка.

Попыталась встать, но ее рука, тяжелая, как бетонный блок, рывком усадила меня на место.

– Прошу, Элис.

– О чем поговорить? У меня вот-вот тронется поезд. Я сейчас не могу, Мередит.

– Нам нужно поговорить. – Ее глаза блестели. – Ты отгородилась от меня. Как ты смеешь? Разве ты не понимаешь, как сильно меня обидела?

Кольнуло чувство вины, и я прекратила сопротивляться. Но это длилось какую-то секунду. Я и раньше злилась, а теперь моя грудная клетка будто рвалась на части. Я начала кричать, орать на нее, все громче и громче:

– Ты знаешь, что ты сделала! Ты перешла границы! Ты меня слышишь? Ты знаешь, что сделала. Ты заставила меня поверить в то, что я схожу с ума! Сказала, что мне нужна терапия. Ты знаешь, что сделала!

Она еще крепче сжала мое запястье, и я подумала: еще немного, и она переломает мне кости.

Однако она просто молчала и смотрела на меня так, будто не понимает языка, на котором я говорю. Ее взгляд был холоден. Ей было все равно.

У меня опустились плечи, ярость иссякла. Я тихо сказала, что мне нужно на поезд. Она меня отпустила.

Больше всего на свете я мечтаю о переезде и о побеге. Я все время пытаюсь куда-то уехать, выбраться в какое-нибудь место, но мне всегда что-то мешает. Мне нужно выбраться любым доступным способом, поэтому довольно часто мне снится, как я протискиваюсь сквозь узкую щель в окне или, что еще более странно, пытаюсь пробиться сквозь стену, сделанную будто из резины для медицинских перчаток. Предшественником этих снов были сны о Железном Человеке, но в них действие всегда происходило в широких, открытых пространствах. А нынче во сне мне часто приходится искать выход из каких-то комнат – крошечных, зловещих, холодных помещений с запертыми дверями и маленькими окошками.

Из-за Мередит я стала бояться замкнутых пространств – от коридора, ведущего к синей двери в ее кабинет, до вызывающей клаустрофобию темноты театральной студии. В присутствии Мередит у меня внутри все переворачивалось, но я говорила себе, что это просто застенчивость; впрочем, мое тело всегда знало, в чем дело.

Несколько лет после знакомства с ней, особенно в первые годы учебы в университете, меня особенно мучила тревожность, из-за чего, кстати говоря, я до ужаса боялась больших лекционных аудиторий и конференц-залов. Я стойко это выдержала, однако в нескольких случаях все же доставала своих друзей, убеждая занять места с краю или у самого выхода. И даже тогда я прилагала массу усилий, чтобы слушать лектора, сдерживая при этом приступы тошноты и паники. Мне непременно нужно было сидеть ближе всех к двери – печальный пережиток тех времен, когда по хитрому плану Мередит я всегда добиралась до выхода последней и путь мне преграждала ее рука, закрывающая дверной проем.

За время работы над диссертацией я стала гораздо спокойнее и теперь преподаю в больших аудиториях и заполненных до отказа конференц-залах без прежних отвратительных ощущений в животе. Тем не менее тема бегства меня не отпускает. Только, в отличие от детских кошмаров, сейчас в опасности не моя жизнь, а моя свобода. Я знаю, что меня не собираются убивать; это ощущение, будто меня обхватывают чьи-то руки, будто меня отделяют от других и начинают за мной охотиться.

Мередит отделяла меня с самого начала, причем делала это под предлогом помощи. Первые несколько недель учебного года она оставляла меня в классе якобы для того, чтобы дать отзыв на сочинение.

– Я буду оставлять всех по очереди, – сказала она. Когда я спросила своих друзей в классе, выяснилось, что это возмутительная ложь.

Спустя несколько месяцев из школы неожиданно уволилась библиотекарша, а новая должна была вступить в должность только через пару недель. Однажды во время обеда меня нашла другая учительница английского языка. Она объяснила ситуацию и сказала, что обязанности библиотекаря будет временно исполнять Мередит.

– Но только в том случае, если ты ей поможешь, – заявила она.

Я отчетливо помню эти слова. Дело было не в том, что Мередит просила меня ей помочь или думала, что мне понравится эта идея, и даже не в том, что мне как старосте давно пора было проявить себя, а не просто носить красивый значок. Нет, она пошла бы на это только в том случае, если бы я стала ей помогать, и все упиралось в мое согласие. Знаете, я всей душой люблю библиотеки и библиотекарей, но считаю, что наша школа спокойно перебилась бы неделю без четырех старых компьютеров и нескольких полок с книгами из серии «Аниморфы». Кто знает, может, это просто слова другого учителя, а вовсе не то, что Мередит сказала на самом деле, но подобное она проделывала и раньше. В библиотеке ничего особенного не произошло; помню, как во время обеда я сидела вместе с ней за партой, кроме нас, там никого не было. Она протянула мне свои чипсы и сказала, что я тихая, как мышь. А через неделю уже пришла на работу новая библиотекарша.

Иногда я норовила взбунтоваться, что для меня почти невозможно, какими бы ни были обстоятельства. Я линяла из класса с набитым рюкзаком; изо всех сил старалась держаться подальше от Мередит. Но у меня в комнате всегда лежали ее книги, которые нужно было вернуть, и, несмотря на то что в глубине души мне все отчаяннее хотелось сбежать куда подальше, она так крепко засела в моей