Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Элис Вернон

голове, что я больше не могла ее не видеть. По-моему, она это уловила, потому что явно пыталась вызвать во мне ревность, рассказывая о других, более послушных учениках, какие они у нее распрекрасные и замечательные. Она указывала на них, предъявляла мне их работы и называла книги, которые разрешила им взять. А я, нуждающийся во внимании тревожный подросток, старалась стать лучше. Это полностью выбивало меня из колеи, ведь сколько бы раз я ни обещала себе уклоняться от общения с ней, после уроков все равно оказывалась у нее в классе. И не только из-за того, что она мной манипулировала. Я боялась, что с другими учениками она будет поступать так же, как со мной. Особенно после того, как я ушла из той школы и поступила в колледж. Мне казалось: делай я так, как она велит, она не переключится на какую-нибудь другую наивную девочку. И было очень трудно избавиться от этой тревоги и понять, что ни за других учеников, ни за нее я ответственности не несу.

В моих снах меня часто заставляют что-то предпринимать ради спасения других людей. Меня заметили и отделили от группы, безопасность которой теперь зависит от того, подчинюсь ли я какому-то авторитетному лицу. Иногда это происходит в странном контексте, далеком от школы, но чаще всего в центре всего этого оказывается Мередит. Если пролистать мой дневник сновидений, то в большинстве случаев она заставляет меня делать то, чего я не хочу, и рассказывает, как пострадают другие, если я не исполню ее капризы.

9 марта 2018 г. мне приснился такой сон.

Я была в большом полуразвалившемся особняке, похожем на дом мисс Хэвишем из романа Диккенса «Большие надежды». В окна пробивался солнечный свет, но внутри дом был темный, захламленный и пыльный. Со мной в доме были мои друзья, больше никого. Мы решили поиграть в прятки – как, я уверена, в подобной ситуации поступила бы любая группа взрослых людей, – и мне первой выпало быть водящей.

Мы находились в комнате с большими эркерными окнами и множеством ниш и укромных уголков. Рваные простыни покрывали обломки мебели, повсюду валялись какие-то деревяшки, старые картины и прочее барахло. Я осторожно пробралась в какую-то нишу, а мои друзья тем временем улизнули за дверь.

Я начала считать до ста.

– Раз… два… три…

Около двери что-то скрипнуло. Какой-то предмет мебели сдвинулся с места.

– Десять… одиннадцать…

Кто-то подкрадывался ко мне сзади. У меня похолодело внутри. Я чувствовала: это не мои друзья. Человек подходил все ближе, и тут я поняла: это Мередит. Я попыталась не обращать на нее внимания и с почти агрессивной непреклонностью продолжила счет.

– Восемнадцать… девятнадцать… двадцать…

– Элис.

От ее голоса, произносящего мое имя, возникло ощущение, будто мне за шиворот бросили пригоршню снега. Отступив от стены, я убрала ладони с глаз.

– Что? – спросила я, стараясь говорить как можно грубее и увереннее, но голос все равно дрогнул.

Выглядела она спокойной – хозяйка положения, как всегда. Одна ее рука была заведена за спину, и она медленно вытянула ее вперед, показывая мне, что прячет.

Это была стеклянная бутылка без этикетки, наполовину заполненная подозрительной темной жидкостью, похожей на ром. Но я была уверена, что это не ром.

Она протянула бутылку мне, держа в другой руке рюмку.

– Что это? – спросила я, отступая немного назад.

Она подвинулась ближе, чтобы сократить расстояние между нами, и встряхнула бутылку.

– Хочу, чтобы ты выпила немного. Все в порядке. Всем остальным я тоже дам, когда их найду, но тебя я увидела первой.

Я обвела взглядом комнату. Некоторые из моих друзей неожиданно вернулись и бродили по комнате, будто забыв про игру. Я задумалась над последними словами Мередит, ведь здесь были и другие люди.

– Все остальные тоже выпьют.

– Я не хочу, – упрямилась я.

Она подошла ближе и протянула бутылку:

– Нет, хочешь.

Никто из присутствующих в комнате не смотрел в мою сторону и не пришел бы на помощь, даже если бы я позвала. Внезапно я ощутила сильный страх перед Мередит и перед напитком, который она держала в руке. Я понимала, что ничего не могу поделать. У меня не хватало ни сил, ни роста, чтобы оттолкнуть ее и выбраться из ниши.

Кивнув, я протянула дрожащую руку.

Мередит выглядела довольной; она наполнила рюмку и протянула ее мне. Я выпила и проснулась.

* * *

Возможно, сновидения возникли в процессе эволюции специально для того, чтобы мы могли познакомиться с опасными ситуациями. На этом основана гипотеза нейробиолога Антти Ревонсуо, выдвинутая им в 2000 г. в статье «Переосмысление сновидений» (The Reinterpretation of Dreams). В ней Ревонсуо анализирует прежние и современные теории, касающиеся функций и цели сновидений. Он пренебрегает теорией исполнения желаний Фрейда и выступает против другой его идеи, изложенной Фрейдом позже, в переизданиях работы «По ту сторону принципа удовольствия», согласно которой неприятные или подавленные воспоминания повторяются в сновидениях до тех пор, пока не утратят своего первоначального эмоционального воздействия[110]. Что касается последней идеи, Ревонсуо критикует ее, напоминая, что зачастую эта функция «покидает нас в тот момент, когда мы больше всего в ней нуждаемся»[111].

Можем ли мы согласиться с тем, что у сновидений нет цели или причины? Ревонсуо считает, что нет. Если бы это было так, говорит он, сны были бы куда более хаотичными и не имели бы отношения к нашему повседневному опыту. Они походили бы на стереоэффекты «Волшебный глаз» и не имели бы четкого, пусть и своеобразного, последовательно разворачивающегося сюжета. Ревонсуо размышляет над тем, как наш мозг эволюционировал, подстраиваясь под среду обитания древних людей. Другие исследователи полагают, что во время сновидения мозг и впрямь работает довольно примитивно: мы оказываемся ближе всего к тому, чтобы действовать как наши «родственники» из числа млекопитающих и наши предки: живем в моменте, делаем то, чего от нас требует сложившаяся ситуация, независимо от того, что уже произошло или что произойдет через несколько мгновений.

В этом смысле сновидения возвращают нас в те времена, когда наш мозг постоянно был настороже и готовился среагировать на опасность. Спустя десятилетия после окончания школы нам может присниться, что мы не готовы к экзамену или что мы стоим на сцене и вдруг осознаём, что на нас нет одежды. Разве это не примитивный страх? Сюжеты тревожных снов часто связаны с тем, что мы к чему-то не готовы или уязвимы перед опасностью, – это все равно что встретиться с хищником или природным катаклизмом, не имея ни оружия, ни дара предвидения, чтобы защитить себя. Теория Ревонсуо такова: сны – давний, архаичный процесс, оставшийся с тех времен, когда мы ежедневно сталкивались с потенциально опасными для жизни ситуациями.

Видя себя во сне без оружия и ощущая существом, которое загнал в угол хищник, спящий отрабатывает тактику выживания, а заодно получает напоминание о том, почему так важно соблюдать меры предосторожности. На следующий день он возьмет с собой оружие или же разработает план действий на тот случай, если сон сбудется. По мнению Ревонсуо, у детей сны отражают гораздо больше базовых потребностей и прямых угроз безопасности, чем у взрослых.

Подтверждение обоснованности этой теории сновидений можно найти, наблюдая за представителями племен и общин, живущих в условиях повышенного риска угроз от природного мира – таких, как ядовитые змеи, крупные хищники, лесные пожары. Ревонсуо комментирует работы нескольких антропологов, показывая, что сны представителей племенных обществ по-прежнему функционируют таким образом, чтобы подготовить их к реальным опасностям, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни. Хороший пример тому – работа Томаса Грегора, изучавшего жизнь племени мехинаку в Бразилии[112].

Грегор проанализировал 385 снов, приснившихся членам племени. Сны для них имеют огромное значение и часто служат предсказаниями и предостережениями. Мехинаку, как сообщает Грегор, верят, что душа (или «тень») покидает тело во сне через радужную оболочку глаза и путешествует по «ночному миру, населенному духами, чудовищами и душами других спящих жителей деревни». Наутро принято рассказывать о ночных сновидениях – не просто в целях общения, а с тем, чтобы получить помощь в расшифровке знаков, символизирующих опасность.

Грегор обнаружил, что чаще