Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

случае имеется полная неселективность, действует именно безликая, безындивидуальная женщина, так сказать, женственная ткань сама по себе. И не странно ли вообще: добиваются телесного сочетания именно с этим или с этой, а если в это время ловко совершить подмену, то и не заметит – разницы почти нет. С другой же стороны, можно показать, что и сочувствие может быть очень мало селективным и что даже простейшая живая ткань, не говоря уже о человеке, испытывающая сладострастие, например, от прикосновения, была бы все же в какой-то степени селективна, ибо и прикосновения бывают резко различны, они имеют свой стиль, и какой-то стиль был бы предпочтен. Эту поправку, кстати, следует внести и в пример с неизвестной женщиной. Одним словом, учтя все обстоятельства, мы и на этот раз придем к выводу, что селективность есть тенденция, простирающаяся на весь спектр любви, но ослабевающая по мере приближения к его правому краю.

38

Имеется много случаев, когда изложенное правило оказывается неверным. В романе Золя, например, Нана притягивает к себе мужчин только сладострастием, но для захваченных ею мужчин она не заменима никакой другой женщиной, они идут ради нее на гибель. Этот случай никак нельзя считать исключительным. Чувственный рай имеет для некоторых всего один вход, совпадает с одной-единственной индивидуальностью. Правильно будет сказать, что симпатия чаще бывает селективной, чем чувственность, но селективность чувственности может зато достичь особой, чрезвычайной силы.

39

То же следует сказать и относительно объектности. Мы утверждаем, что чувственность малообъектна. В соответствии с этим следовало бы ожидать, что вначале имеется смутное чувственное волнение, мощный беспредметный напор, который лишь впоследствии, при наличии сколько-нибудь подходящего объекта, получает направление. Так и бывает часто. Но часто случается также, что, наоборот, направление является предварительным условием напора. Юноша или девушка не ощущают никакой рассеянной чувственности, вообще не подозревают о существовании чувственных желаний до тех пор, пока сама любовь не подводит к ним. Такая чувственная любовь объектна с самого начала и в большей степени, чем симпатия (ибо объектная симпатия рождается обычно на почве неконцентрированной безобъектной благорасположенности), как раз такая чувственная любовь бывает наиболее сильной.

40

Обозначим объекты точками; более тесным рядом как живую ткань, менее тесным – как тела, еще менее тесным – как личности. Таким образом, их индивидуализация, то есть нарастание различия, будет показана их расхождением. Чувство показано пучком линий: его поперечником характеризуется его рассеянность (безобъектность) или, обратно, концентрированность (объектность), охват точек этим пучком характеризует неселективность или, обратно, селективность чувства.

Из чертежа видно, что симпатия остается селективной даже при малоконцентрированном чувстве, между тем как сладострастие становится в этом случае уже не селективным; но зато селективности сладострастия свойственна всегда резкая концентрированность чувства, большая, чем необходима при селективности симпатии. Таким образом, чертеж показывает разрешение противоречий, изложенных в предыдущих параграфах.

В чертеже стихия живой ткани обозначена рядом точек, а не непрерывной линией. Это значит, что и в ней имеются некоторые различия, индивидуализация. Действительно, полная безындивидуализация есть предел, которым живую ткань считать нельзя; поскольку она есть ткань, она не бескачественна, не аморфна и, следовательно, не вполне стихийна.

41

До сих пор мы говорили об относительной селективности, большей или меньшей. Но любви свойственна непременно абсолютная селективность. «Он (или она) более подходит мне, чем все иные, имеющиеся в кругозоре, и вряд ли я встречу еще более подходящего во всех отношениях, ценного для меня», – такое ощущение очень часто, вероятно, в подавляющем большинстве случаев, является основанием сближения людей друг с другом и выдается за любовь. Но любовью это считать нельзя. «Он (или она) вполне, единственно и незаменимо ценен и подходит мне, как если бы мы были созданы специально и исключительно друг для друга, никто из других, известных мне и не известных, не может быть хотя бы частично столь же ценным», – так ощущает любовь.

42

В абсолютной селективности есть трагичность. Ибо она необходима живому существу, как воздух, без нее мир становится неинтересен, лишается значительности и очарования. Но, рассуждая рационально и практически, очевидно, что абсолютная селективность – иллюзия. Рассуждая практически: чувство приходит и уходит, разлука стирает его, как будто и не было, люди женятся и выходят замуж вновь, забывая своих умерших. И нельзя осуждать их за это: иначе жизнь была бы немыслима. Пишущий эти строки помнит, как он однажды, уже давно, вместе с еще одним мальчиком потерял уважение к взрослым. Было это так: им стало вдруг ясно, что все умрут, и родители, поскольку они старше, прежде своих детей. Но если любовь чего-нибудь стоит, то как можно мириться с этим и жить дальше? Они удивлялись взрослым, почему те не кончают самоубийством, когда их родители умирают. Им казалось, что сами они поступят так. В этих рассуждениях была прямолинейность, исчезающая при столкновении с жизнью, но не опровергнутая ею. Ибо действительно до сих пор не известно в точности, как вести себя на похоронах близкого или в присутствии его мертвого тела, – от этого всегда ощущается неловкость. На помощь, впрочем, приходят три обстоятельства: театральность, шок и взаимная скидка. Но не стоит останавливаться на этом. Достаточно сказать, что подобные испытания обнаруживают удивительную несерьезность человеческих чувств, при всей их кратковременной бурности, и удивительную, непристойную живучесть тех, кто их переживает. Все это напоминает картину города, который должен был давать дочерьми и сыновьями дань Минотавру; там, наверное, тоже грустили по этому поводу и раздирали на себе одежды, что давало некоторое удовлетворение, сочувствовали и не были требовательны друг к другу, ибо всем необходима была скидка, так как все могли попасть в то же положение; наиболее чувствительные падали при получении рокового известия на землю и хватали некоторое время воздух ртом, как животное, получившее в живот удар ногой, но затем приходили в себя и бежали по своим делам.

А может быть, так и следует вести себя: волноваться, собственно говоря, не из-за чего? Не преувеличиваем ли мы неистово, не раздуваем ли своих чувств? Школьные товарищи встречаются спустя несколько лет, и оказывается, что, прежде готовые пожертвовать жизнью друг за друга, теперь они чужды. Вдумавшись, они начинают понимать, что их дружба была основана всего-навсего на том, что они сидели на одной парте или после школы возвращались одним путем домой. Но не на подобных ли случайных обстоятельствах основывается селективность вообще всякой любви? Так думаем мы, судя практически.

43

Рассуждая рационально, мы заключаем, статистически и по сути, что абсолютная селективность неосуществима. Статистически: достаточно сравнить число знакомых с общим числом людей; вероятность того, чтобы <объект> – не говорю уже о наиболее селективно-достойном, но хотя бы средне – оказался в кругу знакомых, равна почти нулю; следовательно, любовь всегда направляется на малоподходящий объект просто потому, что более подходящих в наличии нет. По сути: если селективное соответствие имеет степени, то их счет ничем не ограничен, мы всегда можем представить себе еще большее соответствие; искать наибольшее соответствие оказывается столь же безнадежным делом, как искать наибольшее возможное число; и всегда можно найти число, по сравнению с которым имеющееся в наличии покажется совершенно ничтожным, жалким и недостойным внимания. Поэтому-то ощущение «он (или она) хотя и не совершенно, но лучше других» не имеет никакой силы и не может служить основой любви.

44

В этом трагичность абсолютной селективности: ее не может быть, и, вместе с тем, она должна быть, ибо если ее нет, то, собственно, вообще нет селективности, нет индивидуальной ценности в любви. Но это касается не только любви. В этом трагичность всякого сравнения по величине, всякого количества. Уже одно то, что на свете так много людей, каждый из них все равно, что живая точка в капле воды под микроскопом среди бесчисленных других, – оскорбление. Невероятно огромное пространство мира – оскорбление.

И время тоже оскорбление, главное из всех. Каждый шаг в познании мира, каждое новое открытие, показывающее, что за видимым горизонтом есть еще и еще предметы, было уничтожением человека. Вдуматься хотя бы в то, что