Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский

существует безмерное море, вполне безлюдное, по которому день и ночь всегда ходят волны, им нет никакого дела до нас, или огромные пустыни, над которыми носятся ветры. Это чувство охватывает человека, когда он остается один на один с природой или вырывается из узкого привычного круга событий. В этом ужас миграции: представить себя вышедшим на иной берег, сидящим среди неизвестных безучастных людей, говорящих на чужом языке. Нехорошо, как сказано, человеку быть одному[53]. И даже умирать неприятнее всего в гостинице или в бараке, в номерной комнате на безличной, переходящей от одного к другому, поочередно, простыне. Ибо в этом открытое неуважение, без всяких иллюзий. Это чувство уничтожает все ценности, опустошает наслаждение изнутри, лишает их вкуса. Этим чувством проникнут Екклезиаст.

45

Итак, селективность любви есть, очевидно, иллюзия. Но тогда как нелепы и бессмысленны чувства, связанные с любовью: ее волнения, страдания, восторг. Голубю подсунули первую попавшуюся голубку, и вот ему уже кажется, что он хочет только ее, как раз и именно ее, он ревнует, радуется, при разлуке тоскует, может быть, не переживет ее гибели. Впрочем, все это ясно и без сравнений.

46

Не преувеличивается ли вообще ощущение селективности любви? Огромное большинство людей, если судить трезво, совсем не придают этому большого значения. Ведь в действительности, а не в изображениях и описаниях искусства, во все времена дело происходило приблизительно так: надо жениться или нужна временная связь – оглядываются и с помощью третьего лица или самостоятельно устраивают это дело, как всякое другое. Возьмем, для примера, династические браки, они, в общем, были ничем не хуже других. Брачное объявление в газете производит на нас потому несколько странное впечатление, что уж очень тут все оголено, публично и стандартизировано, по сути же этот способ ничем не отличается от иных, обычных, в общем русле. Помнится, в 1919 году на заборе висела некоторое время написанная от руки записочка о том, что студент, будучи одинок, желает жениться, имеет такую-то комнату. В этом было нечто жалостное, но не отвратительное. Жалостное, очевидно, потому, что удачливые люди устраивают свою, как выражаются, судьбу проще, между дел, без помощи объявлений. Но также, в конце концов, жалка записка на заборе о том, что преподаватель математики, кончил то-то и то-то, дает уроки за такую-то плату, может сам приходить на дом и т. д. В другой брачной записке выставлялось требование к женщине, чтобы она умела играть на рояле; но тут же в конце было написано, что можно и без этого: попытка селективности очень робкая и сейчас же взятая назад. В общем, можно с уверенностью сказать, что большинство людей если не любви, то, во всяком случае, влюбленности не знало и не знает, может быть, потому, что слишком много отнимала сил у них жизнь с ее трудом или нуждой, или потому что они были заняты иными вещами, или еще по другим причинам. Но, так или иначе, селективности тут не больше, чем при выборе обеда на вокзале: поесть надо, а что поесть, не столь важно.

47

Если присмотреться, откуда же возникла в этих случаях иллюзия селективности, то окажется, что она родилась из тщеславия. Гораздо более, чем хлеб и зрелища, необходимо каждому человеку ощущение своей важности, значительности, того, что в обстоятельствах, наиболее близко его касающихся, имеется нечто особое. Поэтому вполне практичные и бесцветные браки все же непременно освящались, театрализовались, насколько было возможно, временные связи романтизировались в собственном воображении. Считается обычно, что охотники врут много; но обо всем, что касается так или иначе телесного сочетания, врут и хвастают еще гораздо больше. В том, что приобрел женщину не просто, а с приключением, специально и таинственно предназначенную тебе, отринув все остальное, есть нечто значительное и лестное. Нельзя также забывать о влиянии искусства. Самое же важное заключается в том, что иллюзия селективности создается обычно ретроспективно. Пока вещь в витрине магазина, она не отличается от остальных. Но, став личной собственностью, она как бы озаряется новым светом, с ней уже не сравнимо ничто, и это затем проецируется назад, она будто была особенной уже в витрине.

48

И все же, разумна или неразумна селективность, но она существует. Даже при спаривании голубей приходится иногда менять самку: с той голубь не хочет спариваться. Обезьяны в зоосаду часто предпочитают отдаться аутоэротике, чем сходиться с тем, кто им предложен. Зато с каким остервенением дерутся звери между собою за обладание самкой, которая им нравится, – насмерть. Да и люди, как только они оказываются вне обычных, умеряющих условий, дерутся в подобном случае не хуже зверей. Все это настолько общеизвестно, что селективностью любви пытаются даже объяснить видоизменение животных, говорят о «половом подборе».

Эта селективность безусловно относительная. Ее требования таковы: получить себе как любовницу или жену здоровую особь – с плотными и не слишком тощими ногами и грудями, с более или менее правильным изгибом тела и целыми передними зубами. Хочется еще, чтобы от нее не шел гнилой запах. Этого достаточно, чтобы возникло желание телесного сочетания.

50

Такие небольшие требования, казалось бы, удовлетворить легко. И малопонятно, почему же за это идет такая ожесточенная борьба. Но нужно вспомнить, во-первых, о том, что самцы весьма жадны и если будешь уступать другим, то их захвату нет предела, останешься без ничего, без возможности телесного сочетания. Во-вторых же, и это главное, захиревших, уродливых гораздо больше, чем нормальных. Так у животных и так еще в большей степени у людей. Почти все переполнены паразитами, недоразвиты, разнообразно искривлены, ободраны, подточены недоеданием или постоянным раздражением, изуродованы и отуплены, в их жилах течет отравленная кровь. Если брать только людей: каждый знает, как трудно встретить мужчину, у которого живот не был бы выпученным, или женщину с необвисшей грудью. Глядя же на лицо, разве не ясно, что оно деформировано, точно в вогнутом или в выпуклом зеркале? Так что при встрече с нормальной особью есть из-за чего бороться, они нарасхват.

51

В основе относительной селективности лежит вполне законное и вполне понятное желание: хочется получить живую, а не дохлую ткань, тело и характер, построенные по их собственному закону, а не сформировавшиеся под влиянием рахита или свалившегося камня, не мешок микробов. Уродливое есть нарушение конструкции, грубое вторжение чужого закона. Индивидуализация была перебита, изнемогла и не достигла предназначенной ей степени. Селективность есть браковка, она отворачивается от перешибленного, смятого осуществления, от нечистоты, затемнения, загрязнения кристаллизации живой стихии.

52

Бывает иногда мужчина или женщина как чистый тон флейты, как спектральный цвет, как мост, точно и свободно взлетевший над рекой. У таких в древности спрашивали: люди вы или боги, принявшие человеческий облик? Мы же говорим, что они прекрасны и созданы для любви.

53

К первому измерению кристаллизации, – ступени ее (как живая ткань, тело, личность или поведение), – присоединяется, таким образом, второе: ее выраженность, неискаженность.

54

Весьма важно понять, что относительная селективность еще не образует любви, а лежит за ее пределами, есть всего лишь вступление к ней: от нее зависит вероятность любви. Сказочный принц околдован, превращен в нищего, прокаженного, осла или лягушку. Чтобы полюбить его, надо его прежде узнать; а может быть, наоборот. Точнее же всего: подозрение, что под этим искаженным обликом скрывается иной, порождает любовь; а любовь дает прозрение, и он превращается, хотя бы в глазах одного живого существа, в настоящего принца; и тогда как же его не любить? Но ясно, что здесь существенно, насколько он околдован, это определяет вероятность возникновения любви.

55

Тут играет роль еще тип, соответствие конституции. Переодетого Одиссея узнаёт собака потому, что у нее есть то, чего недостает иным, – чутье. И живая ткань ощущает не всякую иную живую ткань одинаково тонко. Некоторые лучше чувствуют прелесть шатенок, другие – брюнеток. Но и это лишь условие вероятности любви, хотя практически и очень важное.

56

Жалобы некрасивых. Мы не удались. Мы вышли вялыми. Мы отклонились от нашего пути, как стрелы, встретившие ветер. Или, может быть, когда нас выпускали из лука, тетива его была слишком натянута? Но во всех случаях мы не виноваты. И мы, наверное, хотим жить,