Исследование ужаса - Леонид Савельевич Липавский
57
Некрасивым называется недостаточно, по сравнению с ожидаемым, кристаллизированное. Это может относиться к ткани, к телу, к личности, к сочетанию одного с другим, ко всей индивидуальности в целом. Таково некрасивое в собственном смысле слова: недостаточность кристаллизации из-за недостаточности стихийности. Но может быть и так, что живая стихия, встретив преграду и не одолев ее, как бы вздувается в одном месте, здесь образуется нарост или узел. В таком случае кристаллизация нарушена еще резче, мы назовем это безобразием. От просто некрасивого безобразие отличается тем, что в нем чувствуется чудовищное, оно страшно. Особенно заметно это на стариках: в одних из них видно убывание жизни, в других пребывание смерти, – они еще живут с нами, но уже идет в них кипучее разложение, нетерпеливая, непонятная нам и ужасная суета, трупная жизнь. Первые некрасивы, вторые безобразны. Сочетание же того и другого можно назвать уродством.
58
Действительно, не к некрасивому, а к безобразному или уродливому чувствуют отвращение. Безногих, слепых, сухоруких, горбатых, изъеденных проказой всегда ненавидели все остальные, и, говоря по правде, не без основания. Что-то особенно злобное и бессмысленное можно подметить в выражении лица и тела этих людей. Хотя откуда бы этому взяться? Человеку, например, отрезало ногу трамваем. Конечно, человеческий кристалл потерпел убыль. Но, собственно, он должен был стать просто некрасивым, а не безобразным, ибо есть потеря, а не нарост. Но, приглядевшись, мы найдем бугор. Он там, где была прежде нога, – теперь новое грубое мясо. Он безобразен, этот бурный анатомический нарост. Но если мы его не видим, то увидим физиологический, а ему, конечно, соответствует и психологический. Безногий, пока он сидит или лежит, некрасив. Он становится безобразным, когда он начинает передвигаться. О, эта ужасная, плюющая на все непристойная живучесть! Полчеловека уже не человек, а какое-то иное непозволительное существо, рачья клешня. Он будет бойко бегать на костылях или катиться на колесиках, приделанных к туловищу, гребя руками, или ползать ужом, на животе, на боку, на плече, как угодно, лишь бы не погибнуть, не застрять на месте, не остаться одному.
59
Стоит все же отметить, что имеются и такие, для которых в некрасивых таится особая прелесть. Ощущать, как краснеет от твоего прикосновения некрасивая девушка, как она оголяется, преодолев смертельную стыдливость, и против воли показывает всем своим существом, до чего она изголодалась, – в этом, говорят они, есть особая заманчивость.
60
Многие женщины не лгут, когда утверждают, что им нравятся некрасивые мужчины. Их действительно возбуждает примесь безобразия. То же о мужчинах. Поэтому-то обычно расходятся мужская и женская оценка красоты женщины; так же и красоты мужчины.
61
Ответ некрасивым. Они утверждают, во-первых, что красота не характеризует человека по сути и поэтому не по внешнему виду следует судить; во-вторых же, – что не они выбирали себе наружность и поэтому не ответственны за нее. Они не правы. Они смотрят на свою наружность, как если бы она была напяленная чужой силой одежда. Чтобы ответить им, нам надо узнать происхождение наружности.
62
Конечно, внешность характеризует человека. Недаром нам всегда так хочется увидеть интересующего нас человека, можно годы переписываться с ним, и все же нет чувства, что его знаешь, пока не увидишь его в лицо. То же ощущение на маскараде. С другой стороны, нелепо было бы представить себе, что этот человек вполне трансформировался внешне и остался все же собою. Так не может быть.
63
Евреи не допускали к исполнению жреческих обязанностей людей с физическими недостатками. В Древней Греции, да и не только в ней одной, трудно было некрасивому занять высокий государственный пост.
64
Конечно, внешность не характеризует человека, главного, что в нем есть. В кино, например, на роли великих людей берут их ничтожных двойников. Никто не может определить по лицу, добр ли человек, его способностей, его своеобразие. Когда же пробуют, часто ошибаются. Внешность, говорят, обманчива.
В связи с этим нельзя говорить о вещественности как о свойстве, зависящем от стихийности (наиболее вещественна живая ткань, менее – тело, еще менее – личность). Наоборот, вещественность заключается в определенности, то есть нарастании отличий, то есть расхождении, кристаллизации, индивидуализации (наименее кристаллизована живая ткань, более – тело, еще более – личность). Это противоречит общепринятым взглядам. Но общее принятое представление судит о вещественности по следующим трем признакам…
<Первая половина 1930-х>
Головокружение
1
Я хочу сказать о головокружении. Это чувство испытывает каждый. Следовательно, казалось бы, оно известно, не может быть спору о нем. Но на самом деле это не так. Много есть вещей, которые все переживают ежечасно и все же не знают, не улавливают их. Например, – думать. То же и о головокружении: оно неизвестно.
2
Если спросить, что такое головокружение, то ответ будет: это когда все начинает вертеться вокруг тебя и качаться под тобой.
Но этот ответ неверен.
На корабле, на карусели, на «чертовом колесе», при аттракционе «вращающаяся комната», для летчика, когда самолет переворачивается через крыло, – для каждого из них все начинает вертеться и качаться под ним. Но это ощущение еще не есть головокружение: оно может привести к головокружению, но само не есть оно.
Если бы это было не так, то не было бы разницы между тем, у кого закружилась голова на карусели, или на корабле, или в самолете, и у кого – нет.
3
На сказанное могут возразить: одно дело, когда действительно имеется вращение, свое или обстановки; и другое, когда оно иллюзорное, его только чувствуешь, но понимаешь, что его нет. Последнее и есть головокружение.
Но это не верно: тут дело не в понимании, не в мысли, а в ощущении.
Да и бывают такие случаи, когда не понимаешь, что вращение иллюзорное, и все же есть ощущение головокружения. Так бывает с тем, кто испытывает в это время действительное вращение, маскирующее иллюзорное, – на самолете, на карусели. Так бывает также с тем, кто впервые в жизни испытывает головокружение: в первый момент он принимает вращение за действительное; но уже в этот первый момент есть ощущение головокружения.
Таким образом, ощущение вращения не есть или еще не есть ощущение головокружения.
4
Можно к этому выводу прийти и другим, более простым путем: приглядеться внимательно к самому ощущению головокружения.
Но прежде, чем сделать это, определим точно, в чем состоит ощущение вращения.
Ощущение всякого движения, в том числе и вращательного, состоит из двух связанных друг с другом ощущений: смены и направления.
Если мы, скажем, стоим на перроне, устремив взгляд прямо вперед, на вагон, то мы ощутим движение поезда тогда, когда та часть вагона, которую мы видели до тех пор, сменится иной, один вагон пройдет за другим мимо глаз. При этом с несомненной достоверностью ощутится и направление движения: слева направо или справа налево.
В этом случае движение было уловлено глазом. Оно могло бы быть уловлено и наощупь, пальцем. Принципиальной разницы здесь нет.
Важно то, что при движении имеется всегда ощущение смены и направления.
Вспомним, имеются ли они при головокружении.
5
Об ощущении направления.
Иногда оно имеется, например, после карусели, вальса, вообще после реального вращения.
Иногда же его почти или совсем нет.
При качке или опьянении стены комнаты (каюты) начинают плыть. Но спросите пьяного или страдающего морской болезнью, куда они плывут, вправо или влево, вверх или вниз, навстречу или вдаль, – он затруднится дать ответ.
Так же при дурноте: чувствуешь, что уплываешь, а в какую сторону, не чувствуешь.
Если верно, что при головокружении имеется ощущение вращения, то это вращение, это движение очень странное: оно не имеет направления.
Бывает ли такое движение?
6
О смене одних предметов (или частей их) другими.
Его при головокружении нет. Как бы ни кружилась голова, все равно, если смотришь на дверь, будешь все
