Искусство и космотехника - Юк Хуэй
В 1935–1936 годах в «Истоке художественного творения» Хайдеггер уже прибегнул к понятию Gestell, которое стало широко известно только после того, как в 1953 году была опубликована бременская лекция под названием «Вопрос о технике». Я убежден, что для того, чтобы понять сущность вопроса об искусстве в философии Хайдеггера, нужно обратиться к вопросу о технике. Мы видим, что Хайдеггер намерен по-новому интерпретировать technē, воспользовавшись его двойным значением как техники и искусства:
Мы ставим вопрос о технике и хотели бы тем самым подготовить возможность свободного отношения к ней. Свободным оно будет, если откроет наше присутствие (Dasein) для сущности техники. Встав вровень с этой сущностью, мы сумеем охватить техническое в его границах[154].
Что значит подготовить возможность свободного отношения к технике? Далее мы читаем: «Ибо человек впервые только и делается свободным, когда прислушивается к миссии»[155]. Мы можем интерпретировать это как утверждение миссии в смысле судьбы, подобно тому, как это происходит в греческой трагедии, где человек становится по-настоящему свободным, лишь утверждая судьбу, – однако не просто слепо поддаваясь ходу событий, но также и преобразуя его. Мы вернемся к этому трагистскому жесту позже в этой главе, когда дойдем до отношения между современной техникой и Бытием. Хайдеггер объяснил нам, что для древних греков нет разницы между искусством и техникой. Искусство и техника отделились друг от друга после момента в истории, более или менее совпадающего с ранним Новым временем, для которого характерен эпистемологический и методологический разрыв. Хайдеггеровская критика модерна по сути является попыткой преодолеть модерн с помощью другого начала, которое называется уже не философией, а мышлением.
Как же тогда можно подойти к вопросу о технике в эпоху, когда техникой можно описать все, начиная от письма и заканчивая приготовлением пищи, вождением автомобиля и так далее? Как вообще философы могут говорить о технике, держа в уме подобное разнообразие и множественность? Каждая попытка обобщения будет немедленно поставлена под сомнение из-за наличия исключений. Подход Хайдеггера состоит в том, чтобы исследовать сущность техники, но не в антропологическом или утилитарном смысле. Если обычного человека техника волнует с точки зрения ее использования, антрополог заинтересовался бы ее этнологической ценностью, что заставило бы его пойти еще дальше в вопросе о сущности техники.
Сущность техники – это нечто вроде «де́ревости» дерева, которая дает ему право называться деревом. Если этот вопрос онтологический, а не антропологический, то как тогда на него ответить? Здесь Хайдеггер ссылается на четыре причины из «Физики» (II, 3) и «Метафизики» (V, 2) Аристотеля. Причина (αἰτία) означает «ответственный за» в юридическом смысле, а также, в некоторых случаях, «вина». При переводе на немецкий язык как Schuld она обретает коннотацию «долга». Аристотель выделил четыре причины: формальную причину, материальную причину, целевую причину и движущую причину. Хайдеггер предлагает нам задуматься о causa efficiens[156], самой важной из четырех. Но causa efficiens здесь не представлена личностью, как, например, серебряных дел мастер, изготовивший серебряную чашу, а, скорее, является причиной, которая собирает (sammeln, überlegen) все остальные причины вместе, то есть она – это logos:
Серебряных дел мастер, разбираясь в трех названных видах вины, собирает их воедино. Разборчивое собирание [überlegen. – Ю. Х.] по-гречески значит λέγειν, λόγος. Логос коренится в άποφαίνεσθαι, выявляющем обнаружении[157].
Слово aitia также означает «быть в долгу», и это долженствование есть то, что побуждает или, как уточняет Хайдеггер, служит по-водом (ver-an-lassen). Veranlassen здесь отсылает к процессу как к целому, состоящему из четырех причин. Затем Хайдеггер вопрошает:
Так чем же скреплена взаимосвязь четырех видов повода? Они дают чему-то еще не явленному прийти к присутствию. Тем самым ими в равной мере правит то при-ведение, которым приводится к явленности существующее. Что такое это при-ведение, нам говорит Платон в одной фразе «Пира» (205b): ή γαρ τοί έκ τού μή οντος είς τό ον ίόντι ότφοϋν αίτία πάσα εστί ποίησις. «Всякий по-вод для перехода и выхода чего бы то ни было из несуществования к присутствию есть ποίησις, про-из-ведение [Her-vor-bringen. – Ю. Х.]»[158].
«Про-из-ведение» – это то, что греки подразумевают под poiesis. Но что же производится в этом процессе? Некоторый предмет, такой как серебряный потир, предназначенный для использования в религиозных церемониях? Если это так, то подобная производственная концепция (в терминах М. Циммермана) техники все еще ограничена антропологическим и утилитарным пониманием, потому что в таком создании чаши из серебра философии еще не очень много. Чаша не является для Хайдеггера некоторым предметом. Скорее, Хайдеггер хочет подчеркнуть, что technē — это процесс несокрытия (Unverborgenheit) Бытия.
В ответ на философский вопрос о сущности техники Хайдеггер предлагает другой telos, который касается не находящегося в нашем распоряжении предмета как такового, а касается, скорее, несокрытости Бытия. Теперь техника – это не средство для достижения определенной цели, как, например, потир. Скорее, в ней заключена иная цель: несокрытость Бытия. Как и цели природы у Канта, ее нельзя показать объективно, иначе Бытие сводилось бы к сущностям, объектам или аксиомам, поскольку несокрытое не есть нечто объективно существующее, как, например, растение или стакан воды. Несокрытость – это то, что греки называют aletheia, то есть «истина». Technē у греков означает и «техника», и «искусство», потому что и то, и другое принадлежит к несокрытости Бытия.
Здесь мы сталкиваемся с трудным, но фундаментальным вопросом: что есть Бытие? Как упоминалось ранее, Бытие (Sein) отличается от сущего (Seiendes) в том смысле, что последнее может быть схвачено как предмет (Gegenstand) – носитель свойств, соединений частиц или алгоритмов. Это различение, однако, требует дальнейшей интерпретации, потому что Бытие не может быть постигнуто тем же способом, что математические доказательства или геометрические построения. Хайдеггер всю свою жизнь пытался сформулировать и демистифицировать вопрос о Бытии, но здесь мы можем лишь оставить этот греческий вопрос о Бытии открытым, поскольку он в той же мере беспредметен в своем присутствии, сколь и непостижим в своей открытости. Однако оставить его
