Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

столь жестоко, что многие из них умерли от последствий, об унижениях, которым как раз и подверглись столь видные узники, как бывшие депутаты от КПГ Эберт и Хейльман, – и о темных карцерах, куда узников, если те нарушали лагерный распорядок, запирали на несколько дней и ночей, словно в стоячие каменные гробы. Однако Зегер смог также поведать и о непрерывной вражде между заключенными-коммунистами и социал-демократами, из-за которой коммунисты выражали бурное одобрение, когда комендант сообщал о предстоящей доставке в лагерь "социал-демократических бонз", и он "исправил" старую антипатию, заявив, что штрафные батальоны прусской военщины являются "гуманным учреждением" по сравнению с "мерзостью соответствующих заведений СА". ' Итак, эти концентрационные лагеря стали, так сказать, конечной станцией гражданской войны, где победившая партия проявляла чрезвычайную жестокость и подло зверствовала как раз потому, что у нее сложилось впечатление, что она чуть-чуть не стала побежденной стороной. Нельзя счесть непонятным и то, что узникам, когда они отправлялись в Дахау еще под надзором полиции, и часть их них пела "Интернационал" и кричала "ура" в честь КПГ, в лагере объявляли, что теперь с ними будут обращаться по их собственному рецепту, – но всё же речь шла о симптоматичной чрезмерности, когда первый комендант Дахау, Хильмар Веккерле, отчетливо потребовал от своих эсэсовцев, чтобы они стали для Германии тем же, чем для России является ЧК.|0 И жестокости нередко принимали такой характер, что они даже при самых великодушных описаниях потрясали фундамент, на котором всё-таки должен основываться даже самый зверский и ожесточенный террор гражданской войны: базис сохранения самоидентичности. Не спасшийся бегством враг, а министр юстиции рейха доктор Гюртнер в 1935 году писал о том, что происходило в диких концлагерях перед их ликвидацией в начале 1934 года: "В концентрационном лагере Хонштейн в Саксонии заключенным приходилось стоять под сконструированным специально для этой цели капельным душем до тех пор, пока на коже их головы от падающих на равном расстоянии водяных капель не появлялись тяжелые гнойные раны. В одном из концентрационных лагерей в Гамбурге четверо заключенных целыми днями -один раз непрерывно три дня и три ночи, а другой – пять дней и ночей, -были прикованы к решетке, крестообразно расставив руки, и при этом их так скудно кормили черствым хлебом, что они едва не умерли от голода. Эти немногочисленные примеры свидетельствуют о жестокости, говорящей о глумлении над чувствительностью любого немца в такой степени, что тут невозможно принимать в расчет какие бы то ни было основания для смягчения кары"."

И еще один факт не позволяет считать террор С А в 1933 году попросту чрезмерной заключительной фазой пресеченной в самом начале гражданской войны, которая спустя несколько месяцев была остановлена государственными властями или хотя бы взята под контроль. Несмотря на то, что первый шеф основанного в конце апреля 1933 года управления государственной тайной полиции Рудольф Дильс впоследствии с гордостью докладывал о том, что во взаимодействии с другими властными структурами ему удалось уменьшить количество заключенных под охранный арест до 2800 человек и заменить около 50 диких концлагерей немногочисленными государственными исправительными учреждениями. 12 Самый крупный из лагерей, Дахау, оставался в подчинении СС, которое благодаря умелой тактике своего рейхсфюрера и вследствие того, что Гиммлер был командующим политической полицией в Баварии, во всё возрастающей мере принимало на себя полицейские функции. Так что хотя в количественном отношении террор удалось уменьшить, он оказался систематизирован и в дальнейшем лишен эффективного контроля со стороны юстиции. Кроме того, в некоторых лагерях были образованы так называемые еврейские роты, где был особо строгий режим. Несмотря на то, что речь здесь также шла о политических противниках, о коммунистах и социал-демократах, и, по всей вероятности, ни один еврей не попадал в лагеря как еврей, всё же после взятия под стражу евреев выделяли и подвергали дискриминации. При этом осуществлялся переход к наказаниям "за само бытие", а не за содеянное, и процесс этот проходил в то же время и в других формах, которые не были наказаниями или террором в узком смысле, однако должны рассматриваться как акты преследования или подавления. В первую очередь, здесь необходимо упомянуть "Закон об оздоровлении профессионального чиновничества" от 7 апреля 1933 года, в котором параграф 3 гласил: "Служащих неарийского происхождения следует отправлять в отставку. Если же речь идет о почетных служащих, их следует исключать из учреждений." При этом в закон, который согласно своему названию был направлен против чиновничества с партийными билетами, оказался внесен принцип совсем иного рода, принцип принадлежности к группе или расе, который в крайнем случае можно было оправдать как требование пропорционального представительства, но при необходимости можно было представить и как меру религиозного преследования. Ведь иного критерия, кроме принадлежности к иудейской религии, тут не существовало.

Поэтому не было удивительно, что в сообщениях иностранной прессы немедленно и с большой силой на первый план вышли преследования евреев, и, по всей видимости, здесь не требовалось особых протоколов о происшествиях, ибо впервые в мировой истории в большом государстве пришла к власти партия, уже в своей программе отчетливо провозгласившая себя антисемитской. Большая часть сообщений, опубликованных в зарубежной прессе, была, несомненно, сильно преувеличенной, например, когда "Геральд Трибюн" уже 3 марта писала о "массовых убийствах немецких евреев", или же когда в конце апреля "Дейли Геральд" опубликовала статью о "стране палачей, убивающих евреев". и Столь же сомнительным было слияние антифашистской и проеврейской пропаганды, благодаря которому стало возможным таскать на демонстрациях болтавшиеся на виселицах чучела Гитлера. От этого не слишком отличалось движение за бойкот немецких товаров, начавшееся уже несколько недель спустя после захвата власти национал-социалистами. " Но во всем этом, хотя и в преувеличенной форме либо преждевременно, отразился лишь тот факт, что в Германии началось нечто, не имеющее прецедента в мировой истории: подавление и поражение в правах евреев как евреев в современном государстве, где их эмансипация, т. е. правовое и фактическое уравнивание в правах с остальными гражданами, завершилась уже давно.

Насколько при этом дело состояло в противоположности между поднимающейся национал-социалистской революцией и национальным подъемом, стало известно благодаря книге, опубликованной 15 мая 1933 года в издательстве Якова Трахтенберга, получившем известность публикациями антибольшевистской литературы.16 В ней содержится подборка высказываний еврейских организаций и отдельных евреев, направленных против зарубежной "пропаганды о зверствах". Большинство их сформулировано с осторожностью, поскольку в условиях давления, оказываемого с национал-социалистской стороны, невозможно было ожидать ничего иного; в них упоминаются "нанесение телесных повреждений", "бесчинства" и "эксцессы", однако свидетельствам о настоящих зверствах дается отвод. Впрочем, в разных местах