Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks. Эссе - Дмитрий Николаевич Степанов
Сцена из «True Detective».
Как нисхождение в ад представлен в «Twin Peaks» приезд в лесной городок агента FBI Дейла Купера. Мир первых двух сезонов сериала – это, конечно же, «обывательский ад», столь же странный, пугающий, сколь и комичный. Слова чуждого миру Холдена Колфилда в финале романа «Ловец во ржи» о героях своего повествования: «Знаю только, что мне как-то не хватает тех, о ком я рассказывал. Например, Стрэдлейтера или даже этого Экли. Иногда кажется, что этого подлеца Мориса и то не хватает. Странная штука», – можно в полной мере отнести и к героям первого и второго сезона «Twin Peaks». Они привлекательны в своей странности, их нелепые поступки комичны, от них не веет той инфернальной жутью, которая появится в персонажах третьего сезона.
Атмосфера первых двух сезонов «Twin Peaks» в чем-то подобна атмосфере апулеевых «Метаморфоз» с их фольклорным бытовизмом и одновременно сказочностью, отразившей мистериальный опыт автора. Только в отличие от героя «Метаморфоз» Дейл Купер – не простак, поддавшийся искушению приобщиться сверхъестественному, а опытный мист, посвященный или, как сказал бы Мирча Элиаде, профессионал сакрального. Он приезжает в Twin Peaks расследовать дело об убийстве Лоры Палмер. «Ловец душ» спускается в преисподнюю в поисках «заблудшей души», символизм которой передан в фигуре юной «блудницы».
Представление об агенте FBI как о шамане, посвященном в тайны иных миров, сегодня стало уже фольклорным. Оно присутствует не только в многочисленных произведениях американского масскульта, но и в аналитических текстах самих агентов, в особенности тех из них, кто был связан с психологическим прогнозированием криминального поведения. Характерно, что книга одного из самых известных криминальных психологов FBI Джона Дугласа «Mindhunter: Inside the FBI’s Elite Serial Crime Unit» начинается с пролога, озаглавленного «I Must Be in Hell»: «Я, должно быть, сошел в ад. Таково было единственное логическое объяснение. Меня связали и раздели. Боль становилось невыносимой. Руки и ноги изодрали ножом. Влезли в каждое отверстие в теле. Я задыхался и давился от того, что в горло запихнули кляп. Острые предметы ввели в пенис и прямую кишку, и казалось, что меня разрывают на части. Я обливался потом. И вдруг понял, что происходило: меня до смерти пытали убийцы, насильники и совратители детей… Мое сердце бешено колотилось. Я словно горел в огне… Меня сотрясало в конвульсиях. Боже, если я еще жив, пошли мне быструю смерть. А если умер, избавь поскорее от адовых мук. Потом я увидел белый ослепительный свет, какой, как рассказывали, бывает в момент смерти. Я ожидал лицезреть Христа или ангелов, или по крайней мере дьявола – об этом я тоже слышал, – но видел один только яркий белый свет».
Христианская образность видения психолога FBI никого не должна вводить в заблуждение. Перед нами типичное шаманское инициационное сновидение, в котором «люди преисподней» (образ из сновидений шамана Дюхадие) посвящают кама в тайны мира смерти.
Подобно герою книги Джона Дугласа, Дейл Купер принадлежит к FBI’s Elite Unit. В сериале это Отдел «Голубая Роза» (очевидная аллюзия на роман Новалиса «Генрих фон Офтердинген», герой которого искал «чудо мира» и бросил вызов силам мрака и преисподней). Характерно, что в офисе главы тайного отдела висит портрет Франца Кафки. Это отнюдь не намек на абсурдность всего происходящего вокруг. Кафка рассматривается Линчем как поэт-провидец, сумевший заглянуть по ту сторону.
Кафка в офисе FBI.
Сам Кафка не был чужд подобному восприятию самого себя как художника. Пусть он «чудовище», пусть он бездомный скиталец, бесконечно чуждый простым смертным, и все же его призвание, обусловленное сверхчувственным восприятием мира, дает ему одно из преимуществ, недоступное остальным, – он может видеть то, что не видят другие (дневниковая запись от 19 октября 1921 года: «Тому, кто при жизни не справиться с жизнью, одна рука нужна, чтобы отбиться от отчаяния, порожденного собственной судьбой – что удается ему плохо, – другой же рукой он может записывать то, что видит под руинами, ибо видит он иначе и больше, чем окружающие: он ведь мертвый при жизни и все же живой после катастрофы»).
Герой романа «Замок» делится характерным детским воспоминанием: «И там на главной площади тоже стояла церковь, к ней с одной стороны примыкало кладбище, окруженное высокой оградой. Мало кто из мальчишек побывал на этой ограде, и К. еще не удалось туда забраться. Не любопытство гнало туда ребят – никакой тайны для них на кладбище не было. Не раз они туда заходили сквозь решетчатую дверцу, но им очень хотелось одолеть высокую гладкую ограду. И однажды днем – затихшая пустая площадь была залита солнцем, К. никогда ни раньше, ни позже не видел ее такой – ему неожиданно повезло: в том месте, где он так часто срывался, он с первой попытки залез наверх, держа в зубах флажок… Он воткнул флажок, ветер натянул материю, он поглядел вниз, и вокруг, и даже через плечо, на ушедшие в землю кресты, и не было на свете никого храбрее, чем он. Случайно проходивший мимо учитель сердитым взглядом согнал К. с ограды. Соскакивая вниз, К. повредил себе колено, с трудом доковылял до дому, но на ограду он все-таки взобрался. Ощущение этой победы, как ему тогда казалось, будет всю жизнь служить ему поддержкой…»
К. сумел заглянуть по ту сторону, и «божественная хромота» нисколько не омрачила того восторга, который он ощутил. В процессе своих поисков Кламма он вновь стал свидетелем того, что не позволено видеть простым смертным: «Разве он не стал свидетелем раздачи документов? Свидетелем того, что никому, кроме участников, видеть не разрешается. Того, что никогда не смели смотреть ни хозяин, ни хозяйка в собственном своем доме. Того о чем они только слышали намеками, как, например, сегодня, от слуг».
По признанию Франца Кафки, во время своих ночных бдений он сам не раз переживал состояния, близкие «ясновидению»: «… мое счастье, мои способности и всякая возможность приносить какую-то пользу с давних пор связаны с литературой. И здесь я переживал состояния (не часто), очень близкие, по моему мнению, к… состояниям ясновидения, я всецело жил при этом всякой фантазией и всякую фантазию воплощал и чувствовал себя не только на пределе своих сил, но и на пределе человеческих сил вообще. Но покоя, который, по-видимому, приносит ясновидящему вдохновение, в этих состояниях почти не было» (дневниковая запись от 28 марта 1911г.). Кафка, как всегда, парадоксален: где тот провидец, которому его вдохновение принесло покой?!
Пророческий талант Кафки был признан его читателями. Ограничусь словами Натали Саррот, но подобных высказываний о нем не перечесть: «Великая прозорливость, свойственная некоторым гениям, заставила Достоевского предвидеть, что весь русский народ будет захвачен всеобщим порывом к братству, а также предчувствовать, какая особенная судьба ожидает этот народ. Так и Кафка, бывший евреем и живший под нависавшей над его страной тенью немецкой нации, сумел предвосхитить близкую участь своего собственного народа и постичь, предугадать те черты, что станут характерными чертами гитлеровской Германии и приведут нацистов к замыслу единственного в своем роде эксперимента, мало того, не только к замыслу, но и к его осуществлению».
Можно по-разному относиться к подобным высказываниям, несомненно лишь то, что Францу Кафке были знакомы «могучие тени, переступающие из невидимого мира в мир видимый, привлеченные убийством и кровью», причем знакомы были до жути, о чем свидетельствует дневниковая запись от 5 февраля 1922года: «Спастись от них. Каким-нибудь ловким прыжком. Сидеть дома, в тихой комнате, при свете лампы. Говорить об этом – неосторожно. Это вызовет их из лесов – все равно, что зажечь лампу, чтобы помочь напасть на след».
«А кстати, верите вы в привидения?» – спрашивает Раскольникова Свидригайлов. Буквально тот же вопрос – «Do you believe in ghosts?» – адресует своему напарнику Раст Коул – герой
