Почему психоз не безумие. Рекомендации для специалистов, пациентов и их родных - Стейн Ванхеле
Организуем пространство для первичного мыслительного процесса
Чтобы примириться с невозможностями, нужно найти способ самовыражения, который дает простор для первичного мыслительного процесса; освободить пространство для абсурдных мыслей, диссонирующих звуков и сюрреалистических образов. Энни Роджерс нашла путь к этому пространству с помощью психотерапии, но это не значит, что терапевты всегда должны выступать в качестве посредников на пути к свободе.
Сам Лакан исследовал такую возможность на примере ирландского писателя Джеймса Джойса. Дочь Джойса, Люсия, лечилась у Юнга от психоза, но и сам Джойс страдал от отдельных психотических переживаний, хотя и был избавлен от ужаса манифестирующих психотических эпизодов. По мнению Лакана, спасением для Джойса была не терапия, а творчество.
Джойс с головой погружался в работу над такими загадочными романами, как «Улисс» и «Поминки по Финнегану». Эти исключительные книги страница за страницей изобилуют лингвистическими играми, звуковыми ассоциациями и экспериментальными сюжетными линиями – истинное наслаждение для любителей первичного процесса мышления!64 Однако, если у вас нет диплома филолога, вам будет очень трудно уловить суть этих новаторских шедевров. В этих книгах вторичный мыслительный процесс скрыт за туманом первичного так хорошо, что обычному человеку будет очень непросто разобраться в том, что получилось в итоге. Не то чтобы Джойса это беспокоило; напротив, специализируясь на новом революционном стиле, он смог увидеть в себе уникального писателя, что значительно повысило его самооценку.
Лакан говорил, что у Джойса было довольно смутное представление о себе. По некоторым автобиографическим произведениям Лакан делает вывод, что у Джойса плохо были выстроены отношения с телом. Временами кажется, что телесные ощущения как будто бы ему не принадлежали, что вызывало легкую диссоциацию между телом и разумом. Лакан предполагает, что Воображаемый пласт сознания в случае Джойса был эфемерным. Воображаемое представляет собой систему значимых связей и последовательностей, в основе которой, по мысли Лакана, человек должен видеть самого себя. Чтобы понять Джойса, полезно понаблюдать за тем, как Воображаемое то и дело ускользает. Это проявляется не только на телесном уровне, но и в том, что Джойс превращает стандартный английский в совершенно уникальный, искрящий шутками народный язык. В результате языковые выражения теряют связь с системой общих значений. Таким образом, язык берет на себя качества Реального пласта, и это ставит читателя в тупик. В лучшем случае это вызывает восхищение, но некоторые могут счесть книги Джойса глупыми и скучными.
Джойс, со своей стороны, считал, что его творчество заслуживает не только восхищения, но преклонения и сохранения. Когда Джойсу было немного за двадцать, он написал двадцатидвухстраничный сборник коротких поэтических зарисовок «Епифании». И писатель всерьез думал о том, что его произведения должны быть представлены в коллекциях всех крупнейших библиотек мира. Можно было бы возразить, что такое утверждение требует значительного самомнения, но Лакан смотрел на Джойса немного под другим углом. Согласно Лакану, высокопарность Джойса служила компенсацией хрупкого чувства собственного достоинства. Благодаря смелым модернистским экспериментам Джойс мог на законных основаниях отождествлять себя с понятием «исключительный писатель», тем самым противодействуя переживаниям. Джойс был не просто обычным эгоистом. Гениальность этого решения заключается в том, что экспериментальное творчество вдохновляло его на мечты о славе и наоборот. Достигнув этого баланса, он сумел избежать потенциального психического срыва, который может возникнуть, когда отдельные психотические переживания начинают подрывать самоощущение человека.
Яей Кусама тоже использовала свой творческий потенциал для того, чтобы защититься от угрожающих психотических переживаний. В ее случае решением проблемы стала живопись: «Живопись была единственным способом сохранить жизнь, или, наоборот, это была лихорадка, которая довела меня до отчаяния». Хотя Кусама пишет стихи, она открыла для себя спонтанный, но облегчающий жизнь выход психотических переживаний через скульптуру, рисунки и живопись. Она использует цвет и форму, чтобы создать у себя в сознании пространство необходимой свободы. Следовательно, ее переживания не воплощают ее суть. Она описывает этот опыт следующим образом:
Зловещее безымянное нечто, что вечно выглядывает из тени души, долгие годы сводило меня с ума, преследуя с навязчивым и почти мстительным упорством. Для меня единственный способ избежать этих таинственных видений – воссоздать их визуально при помощи красок, ручки или карандаша в попытке расшифровать, что они значат; обрести над ними контроль, запомнив и зарисовав все то, что мелькает в тумане, опускается на дно морское, будоражит мою кровь или разжигает разрушительную ярость.
В процессе художественного самовыражения она переносит эксцентричные элементы в четко очерченное пространство за пределами собственного существования. В результате лихорадочные переживания не так сильно ее беспокоят. Это похоже на акт экзорцизма: искусство изгоняет демонов, которые ее терзают.
Разрабатывая собственный стиль как ответ на первичный мыслительный процесс
Предлагаю вернуться к Карлу Густаву Юнгу. Смеяться над миром, похожим на мир Гарри Поттера, который Юнг построил для себя в башне, легко. Не хватало только говорящей полярной совы! Но что, если его эксцентричная склонность к Средневековью и тайным практикам была просто способом выразить то, что не вписывалось в общепринятые представления о мире? С одной стороны, Юнг использовал психотические переживания как источник вдохновения для новых идей, и эти переживания служили зеркалом как для него, так и для мира. Но в то же время его беспокоили и очаровывали вещи, которые он не понимал. Во время приступов психоза Юнг видел пророческие видения и слышал, как мифические фигуры говорили загадочные вещи. Они не просто передавали ему послания, а использовали словоформы и образы, полные загадочных смыслов.
Юнг не пытался абстрагироваться от галлюцинаций. Вместо этого он интегрировал их стиль в свой собственный. Очевидно, это повлияло на его взгляды и образ действий. Он увлекся мистикой, но сохранил себя. Он не стал превращаться в волшебника вроде Альбуса Дамблдора. Однако Юнг присвоил себе стиль персонажа из средневековья. И, сделав это, обнаружил, что откровения беспокоят его меньше. Я склонен думать, что таинственные послания, которые Юнг получал на протяжении всей своей жизни, по мере взросления беспокоили его все меньше и меньше, потому что он научился воспринимать их как духовные переживания. Это не означает, что он и правда вступил в контакт со сверхъестественным, скорее, он просто был открыт для мистических языка и образов. Каллиграфический шрифт «Красной книги» и постоянное постукивание молоточка скульптора,
