Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018 - Коллектив авторов

Кто был развеян ветром над границей,

Быть может, стал неперелетной птицей.

Есть родина, а есть жена и дочь.

Есть разница меж тленьем и гореньем.

Он, вдохновленный Гоголя твореньем,

Еще не знал украинскую ночь.

«Боже, я все отдала бы: талант…»

Боже, я все отдала бы: талант,

Дачу, гараж, остальную халву,

Если б доверил ты мне автомат…

Боже, я втуне на свете живу.

Но не замай на окошке свечу!

Плачет свеча, словно ангел в раю.

Боже, я все не о том говорю,

Боже, я жить на земле не хочу,

Когда на костях не мешает плясать

Иным родовая травма.

Боже, мне стыдно стихи писать

После второго травня.

из неоконченных книг…

Азъ

Сергей Петров (1911–1988)

Наследие Сергея Владимировича Петрова – властелина и обновителя русской рифмы, кудесника поэтического перевода, эрудита-полиглота и несравненного знатока русского языка, одного из считанных поэтов прошедшего века, говоря о котором уместно и не стыдно вспомнить о «грамотее и стихотворце» и «силаче необычайном», – выходит из под спуда трудно и медленно. Три объемистых тома его стихотворений, напечатанные в 2008 и 2011 годах московским издательством «Водолей», так и не нашли пути к широкому читателю – слишком мал был мгновенно разошедшийся тираж.

Центральная часть оригинального поэтического наследия Петрова – поистине титаническая поэма «Азъ» – не вошла в водолеевский трехтомник и до сих пор остается неизданной. Причины понятны – качественная подготовка поэмы к печати слишком трудна для нынешних издательств. Рукопись поэмы – полторы сотни огромных листов (в поэме 7797 стихов) писаных полууставом, на полях (справа и слева) – цитаты-лейтмотивы (от Паскаля до Пришвина, от Андерсена до Аввакума) на дюжине языков (от латышского до древнегреческого), кто сейчас в России в состоянии поднять такую махину? Александра Александровна Петрова, вдова поэта, сообщает:

«Любимым произведением Петрова была драматическая поэма «Азъ». Она прошла через всю его жизнь – он начал ее в молодости, еще до посадки, а последние исправления вносил в текст незадолго до смерти. Эта поэма – уникальное явление в русской поэзии. Я могла бы ее сравнить только с «Железной мистерией» Даниила Андреева (Петров ее не знал – он вообще ничего о Д. Андрееве не знал, тем удивительнее сходство строения и интонации), только там – большая история, судьбы страны и мира, а здесь все происходит внутри одной-единственной человеческой души».

Настоящей публикацией мы хотим немного приоткрыть дверь, ведущую в заповедный мир «Аза», для широкого читателя. Мы печатаем один из вариантов вступления и небольшой фрагмент из второго явления (стихи 258–356).

Алексей Кокотов

АЗЪ

* * *

Азъ есмь и усумняю Явь и ямы сути я

И мнится мнѣ, что нѣкогда Ты жизнь была моя,

А нынѣ собранъ есмь самъ я, какъ бурная семья,

И умъ природы мается въ личинахъ бытiя,

А смерть прикрыла снѣгомъ пасть во снѣ, какъ полынья,

И я себѣ истецъ, видокъ, отвѣтчикъ, судiя…

Съ Авосемъ я живу и голосятъ со мной семь Я.

* * *

Азъ:

Я усумняюсь до того, что самъ себѣ – какъ Азъ,

И кажется, что жизнь и смерть держу я про запасъ.

По временамъ я продаюсь: годъ – горю, счастью – часъ.

Я существую, какъ судьба – мечась, стучась, кричась,

А мысль ползетъ какъ мышь, въ нутробу, какъ въ лабазъ.

Ужель я самъ себѣ еще не изданный указъ?

Меня живутъ иль самъ себѣ я есмь единый Азъ?

Меня гласятъ, и голосятъ, и голосуютъ,

На части чувствами кривыми полосуютъ,

По чести потчуютъ подъ сердце кулакомъ

И по уху орутъ о томъ, что я невнятенъ.

И слипся ликомъ я въ кровавый полукомъ

А онъ – какъ умъ съ тѣнями темныхъ вмятинъ.

Азъ есмь единъ во множествѣ всѣхъ лицъ,

Единый день моихъ страстныхъ седмицъ.

Я – жизнь и казнь на тысячу частицъ,

Я – боль, и быль и правда небылицъ,

Я – первоявь моя и вихрь чужихъ явленiй,

И мнѣ не одолѣть самоопредѣленiй,

Ибо я имъ опора и предѣлъ.

Когда бы я хоть малость порѣдѣлъ!

А то меня вокругъ такая тьма,

А то меня такая уйма злая,

А то меня такая кутерьма

Изъ плача, воя, хохота и лая,

Такая зѣворотая орава,

Что самъ себѣ и слѣва я и справа,

И впереди, и сзади и вокругъ,

Какъ въ хороводѣ пьяныхъ дѣвок-рукъ.

Но словно сонъ отвѣсный и скалистый

Въ меня вступаетъ Самъ, язвительный и мглистый.

Кѣмъ, Богомъ иль Судьбой онъ разрѣшится,

Какiе камни станетъ утверждать,

Какiе казни будетъ учреждать —

О томъ я не хочу ни думать, ни гадать!

Чѣмъ, какъ слезу, мнѣ истину рождать,

Куда разумнѣй истины страшиться.

Я самъ хожу иль ходятъ мной на споръ

Съ каких-то черствыхъ почернѣлыхъ поръ?

Судьба моя! Игра наградъ и каръ ты!

И мнѣ три времени закрыты, какъ три карты.

Трикраты! Но зачѣмъ у игрока

Къ небитымъ картамъ тянется рука?

До подла подлиннымъ, до горя горнимъ

Стою всей прорвою. Меня невпроворотъ!

Я руки выдеру, глаза я вырву съ корнемъ,

Я заклепаю слухъ, лишу я права ротъ

Разинуться, какъ ровъ, отъ удивленья

И буду самому себѣ явленья.

Азъ есмь. Я чувствую и умствую. Но кто я?

Какое нѣчто? Весь ли я со мной?

Иль часть себя? Иль что-то препростое?

Иль дымъ бездомный и Содомъ срамной?

А всѣ вопросы – страстные простои?

И мимо все? И самъ я только мигъ?

А въ мiрѣ мимъ иль миΘъ? Возникъ ли я изъ книгъ,

Возней ума, какъ кознями томимый,

Когда