Фигляр - Анастасиос Джудас
Из первого ряда японцев вышел другой боец — моложе, но с такой же ледяной уверенностью. Он вскинул руку вверх и выстрелил. Над портом вспыхнула рукотворная звёздочка ракетницы, её белый свет на мгновение оттеснил багровый закат, прежде чем погаснуть. Этот сигнал ждали: со стороны залива к «Тацуми Мару» спешили десятки рыбацких лодок, их силуэты чётко вырисовывались против горизонта. Лодки двигались слаженно, зажимая пароход в кольцо. Стало ясно — из порта его не выпустят. Поступок погибшего самурая прояснил, что в Пусан прибыли именно те, кого здесь ждали.
Новая угроза не вызвала видимого беспокойства на борту «Тацуми Мару». Матросы с винтовками стояли у борта, их лица оставались непроницаемыми, а шкипер даже не шевельнулся, продолжая смотреть на пирс. Обе стороны замерли в ожидании, будто играя в смертельную игру на выдержку.
Через четверть часа, когда солнце почти совсем скрылось, оставив порт Пусана в сумеречной дымке, и багровые тона сменились глубокими тенями. С борта парохода начала спускаться процессия. Канг Сонг-вон и затаившиеся в тени старого склада, напряглись, их взгляды приковались к пирсу.
Первыми сошли семнадцать воинов — крепкие, высокие мужчины в тёмных одеждах, их движения были отточены и уверены, а за поясами виднелись ножны мечей. За ними последовали пять девушек — стройных, молчаливых, одетых в простые, но аккуратные кимоно. Следом появилась дюжина фигур в длинных балахонах с капюшонами, скрывающими лица — непонятные, похожие на монахов, от которых веяло чем-то зловещим. И наконец, отдельно от всех, на пирс ступила величественная дама с ребёнком на руках. Её осанка была прямой, а шаг — неспешным, полным величия. На ней было тёмное кимоно с тонкой вышивкой, а длинные волосы, собранные в причудливую причёску слегка развевались на ветру.
Как только процессия сошла на берег, матросы «Тацуми Мару» быстро вынесли баулы и чемоданы, сложив их аккуратной горкой у края пирса. Шкипер, стоявший у борта, коротко махнул рукой, и пароход, усиленно дымя, начал отходить от причальной стенки. Рыбацкие лодки, до того окружавшие судно, расступились, пропуская его в открытое море. Теперь никто не препятствовал его уходу. Порт оставался пустынным, лишь слабый плеск волн и шум машины отходящей «Тацуми Мару» нарушали мёртвую тишину.
Встречающие на пирсе японцы не выказывали своих намерений, молча рассматривая прибывших. Их лица оставались непроницаемыми, но в воздухе чувствовалось напряжение — они явно чего-то ждали. Люди в балахонах, не теряя времени, быстро и без лишней суеты собрали из принесённых вещей походный стульчик для дамы и нечто вроде детской кроватки для ребёнка. Их движения были слаженными, как у давно отработанного механизма. Женщина с невероятной грацией и достоинством присела на стульчик, аккуратно устроив ребёнка в кроватке рядом. Её лицо, освещённое последними отблесками заката, выражало отстранённость и величие.
В момент когда, уложив ребёнка, женщина подняла взгляд, один из самураев, стоявших во главе встречающих, выкрикнул короткую команду. Все люди на пирсе, как один, склонились в глубоком поклоне — движение было столь синхронным, что казалось неестественным. После поклона прибывшие воины быстро выстроились особым образом, образовав кольцо вокруг женщины и ребёнка, явно намереваясь их защищать. Молчаливые девушки — видимо, служанки — выстроились за спиной дамы, их позы были спокойны, глаза опущены. Но их смирение никого не могло обмануть, девушки готовы выполнить любой приказ. Загадочные «монахи» отошли к сложенным вещам.
Канг Сонг-вон, и наблюдавшие из засады бандиты, напряглись. Их пальцы невольно сжались на рукоятях ножей, спрятанных под одеждой, а дыхание стало тяжелее. Перед ними разворачивалось нечто большее, чем банальная бандитская разборка — это была мистерия из другого мира, полная скрытого смысла.
ПУСАН. ТЕРРАСА АДМИНИСТРАТИВНОГО ЗДАНИЯ DAEWON FISHERIES. НОЧЬ.
Терраса административного здания Daewon Fisheries погружена в ночную тишину, Прохладный морской бриз приносит солёный запах, смешиваясь с лёгким ароматом давно остывшего кофе и соджу.
Пак Чон-хо сидит в кресле, его взгляд недоверчиво устремлён на Дон Ку-сона, который только что замолчал, прервав свой рассказ. Ку-сон смотрит куда-то в сторону залива, его лицо непроницаемо, мысли явно витают где-то далеко, за пределами этой террасы. Чон-хо качает головой, воспользовавшись паузой, и в его голосе появляется недовольство, смешанное с раздражением. Он наклоняется вперёд, упираясь локтями в колени, и смотрит на Ку-сона с укором.
Пак Чон-хо (с лёгким сарказмом):
— Ку-сон, ты что, насмехаешься надо мной? Это что, какая-то японская тямбара?
Он откидывается обратно в кресло, его тон становится резче, а слова вырываются с нарастающим негодованием.
Пак Чон-хо (негодуя):
— Какие самураи? Какая величественная дама с ребёнком? Ты серьёзно думаешь, что я поверю в эти дурацкие байки? Я не позволю тебе морочить мне голову такими сказками!
Чон-хо хмурится, его пальцы сжимают подлокотник кресла, а взгляд становится острым, словно он пытается пробиться сквозь спокойствие Ку-сона и найти в нём хоть намёк на шутку. Ку-сон остаётся неподвижен, его глаза всё ещё устремлены к заливу, где огни дрожат в воде, будто отражая тот далёкий день, о котором он говорил. Он не реагирует на выпад Чон-хо, погружённый в свои мысли, и тишина между ними становится тяжёлой, почти осязаемой, нарушаемой лишь слабым гулом порта и шорохом ветра.
ПОРТ ПУСАН. 19… ГОД. (ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА ДОН КУ-СОНА)
От встречающих японцев вперёд выступил самый представительный из самураев — высокий, с широкими плечами и строгим лицом, на котором выделялись глубокие морщины. Его кимоно было тёмно-серым, с тонкой вышивкой в виде журавлей, а за поясом традиционные два меча.
Он приблизился к кольцу воинов-охранников, но те сомкнулись перед ним, не пропуская дальше. Остановившись в шаге от них, он заговорил, обращаясь к сидящей даме. Она оставалась неподвижной, её лицо выражало спокойствие, граничащее с равнодушием. Сначала его голос звучал мягко, с убеждающими интонациями, словно он предлагал сделку. Не получив никакой реакции, он повысил тон, переходя к настойчивым, почти требовательным ноткам. Но дама даже не шевельнулась, её взгляд оставался бесстрастным. Когда же в его речи зазвучали угрожающие мотивы, воздух прорезал резкий свист стали. В мгновение ока голова самурая отделилась от тела, рухнув на пирс с глухим стуком.
