Пария - Энтони Райан
Похоже, лорд Элдурм получил ответ на своё изъявление и счёл его совершенно разочаровывающим.
– Древесину? – произнёс он, и голос его выдавал почти полное отсутствие интереса, а взгляд едва оторвался от записки.
– Да, милорд, – со сдержанной заинтересованностью ответил я. – Чтобы в полной мере исследовать новооткрытую жилу. – Я кивнул на камень, который положил на его стол – корявый и уродливый, с бурыми пятнами и металлическим блеском. – Резчик полагает, там можно будет найти намного больше такого.
Лорд Элдурм моргнул и нашёл в себе силы на секунду сосредоточиться на камне.
– Медь?
– Так и есть, милорд.
На самом деле этот кусок медной руды был единственным, который удалось откопать на Рудниках. Шесть лет назад он вылетел из-под кирки Брюера, и по указанию Сильды об этом никогда не рассказывали его светлости. Резчик считал, что наверняка можно найти и больше, но не было никаких способов разведать залежи, кроме как по случайности или путём очень большого увеличения масштабов раскопок. С учётом того, что цена на медь намного выше, чем на железо, Сильда знала, что открытие существенной жилы означало бы приток новых каторжников. И, чтобы получить долю в таком богатстве, лорды стали бы отправлять орды своих отбросов, а не просто худших из злодеев.
Лорд Элдурм, приподняв бровь, задумчиво поджал губы:
– Отец всегда думал, что здесь можно найти намного больше богатств, если только копать поглубже.
– Несомненно, весьма предусмотрительный человек, милорд.
– Нет. – Лорд Элдурм вздохнул, снова посмотрел на записку, протянул руку и провёл пальцем по тщательно выведенной подписи. Жест мелкий, но ясно говорил мне о том, что, каким бы удручающим ни был ответ леди Эвадины, этого мужчину по-прежнему снедала безнадёжная тоска.
– Мой отец, – продолжал он монотонно бубнить, – был грубияном, который ни разу не отрывал книги, больше всего любил выкрикивать кощунства против Ковенанта и особую радость находил в жестокости. В день, когда он умер, больше всего я сожалел, что моя любимая мать не дожила, чтобы вздохнуть от облегчения при виде его страданий. Возможно… – Голос его стих, брови нахмурились, а глаза раскрылись от осознания. Он наклонился вперёд, во взгляд вернулась живость, и он крепче сжал письмо. – Возможно, поэтому я недостоин. Она видит во мне грех, грех ненависти к моему отцу.
«Жалкий ты бедолага», – подумал я, тщательно стараясь не показать на лице никаких эмоций. Я уже научился остро чуять, когда лучше молчать. За всё время на Рудниках это, пожалуй, был самый ценный урок, что я выучил, помимо грамоты.
– Мне нужно снять бремя, – продолжал лорд Элдурм. Его глаза увлечённо исследовали письмо, и осознание, которое в них светилось, напоминало мне редкие моменты, когда Конюх убеждал себя, будто бы на него снизошло какое-то новое и важное прозрение об учении Ковенанта. Эта мысль вызвала другую любимую цитату Сильды из свитка мученика Каллина: «Каждый человек лжец, но хуже всего та ложь, которую он говорит самому себе». А ещё мне показалось странным, как этому несчастному влюблённому не пришло в голову, что благочестивая леди Эвадина, возможно, видит бо́льший грех в порабощении несчастных в шахте, чем в ненависти к человеку, который наверняка в полной мере этого заслуживает.
– «Нашим путям суждено следовать разными курсами», – шёпотом читал лорд Элдурм, и страница дрожала в его руке. – Теперь мне ясно, что нужно делать. Мой путь должен измениться, чтобы встретиться с её. – Он коротко усмехнулся, опустил письмо и обратился ко мне: – Завтра ты приведёшь мне восходящую Сильду. Если и есть душа, способная снять с моей души бремя греха, так это она.
Я удержал слова о больных коленях восходящей, прежде чем они слетели с моих губ. Наваждение его светлости предоставляло возможность, ради которой, как я знал, Сильда, не задумываясь, будет готова терпеть боль.
– Обязательно, милорд, – ответил я, низко кланяясь, и, выпрямившись, добавил: – А древесина?
– Да, хорошо. – Он махнул рукой в сторону двери. – Скажи сержанту Лебасу дать тебе всё необходимое. И паства восходящей получит на этой неделе ещё три мешка в благодарность за эту находку.
– За что прихожане благодарят вас от всего сердца, милорд. – Я снова поклонился, но уже ускользнул из его внимания. Когда я уходил, он встал перед окном, уставившись вдаль, и сцепил руки за спиной, постоянно сжимая их, что, как я знал, означало выражение отчаянной надежды. В последующие годы я нередко чувствовал, что моё презрение к нему было бы сильнее, если бы не факт, что со временем я стану во многих отношениях его зеркальным отражением.
***
– Хорошо, что этой шахте не нужно работать хоть сколько-нибудь долго, – сказал Резчик, проводя рукой по влажной скале. – На мой вкус мы слишком близко к реке.
Закинув руку на перекладину лестницы, я посмотрел наверх и увидел, как он критически осматривает верхние своды шахты. По мере того как она сужалась, среди камней стала появляться земля, а ещё становилось всё больше воды. Иногда она текла всего лишь струйками, которые увлажняли камень, а в других местах энергичные потоки постоянной блестящей дугой падали во мрак. Меня же сильнее тревожил не вид воды, а скрежет и стоны от окружающих камней, иногда сопровождавшиеся дрожью, когда обрушивались невидимые трещины или вода прокладывала новый и возможно опасный канал.
– Но она же устоит? – спросил я, раздражённо моргая, поскольку на лоб плюхнулась крупная капля воды.
– Пока да. – Резчик покачал головой, и мне на лицо снова полетели брызги с влажных завитков его бороды, которая в обычное время торчала копной размером с енота. – Но не долго. Понимаешь, реки не заканчиваются берегами. Некоторые на многие мили тянут свои воды под землёй, а вода против камня в конечном счёте всегда побеждает.
Мой взгляд упал на железную скобу, крепившую лестницу к стене шахты. Грубая штука из полурасплавленных гвоздей и отходов,
