Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

при рассмотрении исторических событий, а также решений и действий Горбачева. История как определенный нарратив всегда возникает «между полем опыта и горизонтом ожиданий», которые со временем существенно меняются. Козеллек обращает внимание, что действия исторических персонажей должны быть поняты в их собственной логике, в том пространстве между их полем опыта и их горизонтом ожиданий, в котором они находились. Это не значит, что эти решения и действия нельзя критически оценить с сегодняшних позиций, но для этого их сначала надо понять в их логике, то есть оптика должна быть удвоена.

Популизм — см. «истина» и «массовое общество».

Преображение — концепт, заимствованный нами из Евангелия, но вполне секуляризованный. Он означает, что в какой-то момент своего становления субъект, в том числе политический, может радикально преобразиться: в нем открываются какие-то потенции, о которых он и сам до этого не подозревал, а другие и подавно.

Горбачев в ходе своего становления, как человек и политик, проделал этот фокус, думаю, не один раз. Это не просто болезненная смена верований, преобразившийся — уже не тот же самый субъект. Своего рода волшебство преображения отвечает на распространенное недоумение: «Как же так проглядели?». А до качественного скачка ничего особенного в нем и не было — нечего было «проглядеть».

Публичность. Здесь режим реализации власти. Весь политический путь Горбачева можно представить как переход от келейных, «византийских» методов реализации власти в духе Макиавелли к публичным (см. также «открытое общество»). Режим реализации власти радикально меняет и режим жизни всего общества, которое приобретает качество «гражданского общества». Однако обратной стороной публичности, особенно в обществах, лишенных такого опыта, становится популизм (см.).

Рандомность/контингентность. Два вида случайности или вероятности, на которые расщепилась исчезнувшая причинность. Рандомность — это чистая случайность: «Бог не играет в кости», — упорствовал Эйнштейн, но его собственное научное знание говорит об обратном. Контингентность возникает в результате выбора, то есть События (см.), когда последующие события (с маленькой буквы) оказываются в какой-то мере предопределены главным Событием: они не становятся необходимыми, но уже и не совершенно случайны (мы используем образ железнодорожной стрелки: «Жизнь моя — железная дорога…» (стихотворение Маргариты Алигер).

Сборка (машина). Концепт Жиля Делёза, который обратил внимание на то, что эффект как что-то принципиально новое производят неожиданные сочетания: людей, животных, вещей, идей, которые вроде бы не имеют никакого отношения друг к другу и «собираются» вне логики причинности. Его любимый пример «машины» — оса и орхидея: через эффект опыления оса становится «немножко цветком», а орхидея — «немножко осой».

Концепт «машины», развитый также Бруно Латуром, полезно иметь в виду, следя за горбачевскими реформами: в каждой точке у него в распоряжении (включая и его самого со всеми его сильными и слабыми сторонами) более или менее случайная сборка: помощников, идей, вещей (состояния экономики), поэтому чаще он попадает мимо, а «выстреливает», наоборот, что-то неожиданное, каким оказался, например, эффект гласности.

«Свои» — см. «перформативный сдвиг».

Символический капитал. Социолог Пьер Бурдьё ввел в оборот концепт разного вида капиталов, которые функционируют в определенных полях. Наряду с традиционным экономическим, он выделяет, в частности, социальный (наличие связей), культурный и символический капиталы, доступные тем или иным элитам. В СССР, где оборот экономического капитала был запрещен под страхом уголовного наказания, особое внимание уделялось символическому капиталу в виде разного рода отличий и связанных с ними привилегий и в конечном итоге должностей, обозначавших в том числе и определенный объем символического капитала. Однако в ходе политических и экономических реформ перестройки выяснилось, что символический в виде трудовой биографии, орденов и званий и даже культурный капиталы, накопленные в рамках прежнего хронотопа (это наш термин, Бурдьё его не использует), в новых условиях полностью обесцениваются. Из одного хронотопа в другой легко переносится только экономический капитал (деньги). Наша интерпретация перестройки основывается на демонстрации того, как наиболее сообразительным представителям советских элит удалось конвертировать символический и социальный капиталы в экономический.

Симулякр. Концепт, изобретенный Жаном Бодрийяром для его довольно сложной и провокативной философии. Ограничимся наиболее простым объяснением философа: симулякр — это феномен, «которому ничто не соответствует в онтологическом ряду бытия». Это виртуальная, то есть наведенная человеком (и чаще всего властью!) реальность. Однако это не просто виртуальная стрелялка: симулякр оказывает обратное воздействие на первую («онтологическую») реальность. Так, наука «политическая экономия социализма», которой в целом «ничто не соответствовало в онтологическом ряду бытия», реально — да еще как! — тормозила развитие советской экономики и делала невозможными ее реформы.

Современность, актуализация. Используемое в этой книжке понимание со-временности («contemporaneity» в отличие от «modernity») близко к «полю опыта и горизонту ожиданий», по Козеллеку (см.). В свою «со-временность» мы подтягиваем (а часто нам и навязывают), то есть актуализируем исторические события и персонажей, которые «сегодня выглядят и звучат современно», а тех, которые «не звучат», убираем «в запасники», а то и забываем за ненадобностью. Тем самым мы время от времени пересобираем свою современность. Одна из целей, которую автор ставил перед собой в этой книжке, — актуализировать Горбачева, который в виде «чучела» с навешанным на него ярлыком задвинут куда-то в угол музея нашей сегодняшней коллективной памяти. А он еще может очень даже пригодиться.

Событие, верность Событию (с большой буквы). Вроде бы с «событием» раньше все было понятно, но в современной философии это один из самых сложно объясняемых концептов. Это связано с тем, что, как выяснилось в первую очередь в естественных науках, но также и в описаниях сознания, куда-то подевалась сама собой разумевшаяся в наших прежних представлениях и в ньютоновой физике причинность. В цепочках исторических Событий-наворотов нам также не удается, если только мы не упрощаем их до искажения, уловить причины — мы можем говорить только об условиях, которые сделали то или иное Событие не необходимым, но возможным (см. «рандомность/контингентность»).

В этой книге мы используем концепт Алена Бадью, который объясняет Событие как изначально «почти ничто». Только благодаря субъектам, которые не прошли мимо этого «почти ничто», зацепились, начали и продолжают какое-то время хранить верность Событию, оно таковым и становится, обретает свой смысл. В такой логике «Событие» — не нечто внешнее по отношению к субъекту, но включает в себя субъекта, «хранящего верность», и неотделимо от него. Проще всего верность понимается в любви, а в политике Событием оказывается вовремя произнесенное слово, формула, вводящая в резонанс (вайб) большие группы людей, которые начинают хранить ей верность.

Поскольку, однако, ничто никогда не начинается с нуля и всегда что-то уже было, Событие часто предстает также как «новое начало». Его важно