Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
На суд его привели 16 марта 1912 года. И тут, по счастью, тактика адвоката Н. Левина (полного отрицания) увенчалась успехом: пристав Ляшков не узнал в «возмужалом, прилично одетом человеке, настоящем джентльмене» того «небритого строителя в косоворотке с расстегнутым воротом», кого забирал из дома доктора Грацианова почти пять с половиной лет назад.
«Никак нет, припомнить не могу-с», – произнес свидетель, повернувшись к председателю суда. В итоге Кострикова тоже оправдали.
Он покинул стены «родной» томской тюрьмы теперь уже навсегда. Пора бы двинуть в Москву. Но сомнения все еще терзают его. Не мешает с кем-нибудь посоветоваться, излить душу. С кем? Кроме Поповых, не с кем. И Костриков едет в Челябинск и почти полторы недели, до конца марта, живет у друзей. Сохранилась фотография: Сергей Миронович с Ниной Поповой сидят на крыльце конторы «Аксай», где работала супружеская пара. Беседа именно с ней, похоже, положила конец колебаниям и укрепила дух. Спустя несколько дней Костриков – в Москве, на Сретенке. Находит дом № 2 (Лузиных) по Рыбникову переулку и спрашивает, в какой квартире проживает Надежда Германовна Серебренникова…
Увы, долгожданная встреча не расставила точек над «i». Ей, видимо, стоило невероятных усилий не сказать: «Да!» А сил, чтобы произнести «Нет!», не хватило. Костриков пробыл в Москве, как и в Челябинске, недели полторы. Посещал театры, в том числе Большой, музеи, осмотрел Кремль, свел знакомство с московскими «карасями литературы и журналистики», прозондировал перспективы устроиться в одной из газет. Готов был и очень хотел остаться в Москве. Но «Н.Г.» оказалась не готова и попросила время ещё раз все обдумать… И Сергей поехал во Владикавказ. В Таганроге 16 апреля не выдержал, послал открытку: «Погода здесь великолепная. Небо очаровательное. Однако, несмотря на это, настроение у меня убийственное. Время тянется томительно медленно. Читать не хочется. Не могу! Спать, не спится. Скучно, нудно, грустно. Впереди – «Терек» со всей его мутью и тиной. Неужели затянет она меня, и мечта о Москве не воплотится в действительность?..»
С.М. Костриков и Н.И. Попова на крыльце конторы «Аксай». [РГАСПИ]
Он честно ждал ответа четыре месяца. Не просто ждал, писал, умоляя сообщать «хотя что-нибудь» о себе. Первого и 20 июля отправил две открытки с указанием адресов связного Н.Н. Златовратского (Подгорный переулок, д. 4) и нового своего (улица Льва Толстого, д. 11, кв. 2). В первой декаде августа послал в Москву ещё одну открытку: «Не понимаю, почему не хотите написать… Что с Вами? Недели две тому назад послал Вам письмо… Не получили его? Недовольны чем-нибудь? Не хотите вообще писать? Ну, напишите хоть два слова – «писать не буду».
Серебренникова продолжала молчать. Последний раз Костриков взялся за перо 20 августа 1912 года: «Ещё раз взываю к Вашему милосердию… Теперь я Вас прошу только об одном. Напишите, что Вы и впредь будете также молчать, как молчали до сих пор. Известность лучший выход из создавшегося положения… Напишите только два слова: письма не жди, и я не стану больше нарушать Ваше спокойствие, которое мне дорого (быть может!) так же, как и Вам самим…»
Скорее всего, и этот отчаянный призыв Надежда Германовна проигнорировала. Но письма и открытки любимого сохранила… От безысходности он вновь сошелся с Марией Маркус, заранее предупредив: «Берите меня таким, каков я есть!»[67] Или не берите. «Маруся» взяла. В отличие от «Н.Г.», она была свободна, а главное, тоже очень любила его…
Открытка С.М. Кирова, отправленная Н.Г. Серебренниковой, июль 1912 г. [РГАСПИ]
15. Квалифицированный журналист
Арест Кострикова 31 августа 1911 года произвел изрядный переполох в редакции «Терека». Коллектив практически распался. Кого по горячим следам взяли под стражу, как разъездного корреспондента Яковлева. Кто успел вовремя скрыться, как Моторный-Лучков. Кого спас предприниматель-армянин, как Лукашевича, который спешно выехал в Екатеринодар, в редакцию другой казаровской газеты – «Кубанский край». А кто просто ушел из «Терека», как Солодов или Маркус… Полный крах издания предотвратили люди, приглашенные со стороны, – Н.П. Розанов и В.В. Альшанский. Более полугода, до возвращения Кострикова, дуэт поддерживал на плаву популярный в регионе рупор либерально-демократического направления.
Понятно, когда Сергей Мироныч 17 или 18 апреля 1912 года сошел с поезда на платформу у владикавказского вокзала, встретили его «с распростертыми объятиями». Прежде всего сам Казаров. В редакцию почти сразу вернулись и Солодов, и Маркус. Хотя заведующим по-прежнему значился Розанов, но фактически в ней уже распоряжался наш герой. Через год он возглавит её официально. Новый статус подчеркивал новый псевдоним – Киров.
Итак, Сергею Мироновичу, как главному редактору предстояло сформировать новое лицо второй по значимости в Терском крае газеты. Впервые он обрел возможность опробовать в деле ту «философию», с которой покинул томскую тюрьму летом 1908 года: бороться с конкретными изъянами царской России, обличая их, аккуратно подводить читателя к мысли о необходимости, неизбежности смены царского режима более прогрессивным и справедливым. Пусть не сейчас, не скоро, а со временем, в будущем, далеком, а может быть, и не очень.
Для начала надлежало уточнить границы дозволенного. Написать серию статей на разные темы, скажем так, провокационного характера и посмотреть на реакцию властей. Что пропустят? За что покарают и как покарают? Денежным штрафом, временным закрытием или судебным преследованием? Любопытно, что выходить за общепринятые рамки «Терек» стал осенью, а не летом 1912 года. Видимо, именно тогда, когда Костриков смирился с тем, что к любимой в Москву не вернется. Пока сохранялся шанс покинуть Владикавказ, он газету под удар не подставлял. Впрочем, и затягивать с «рекогносцировкой» не стоило. Приближался февраль 1913 года – юбилей трехсотлетия Дома Романовых. На праздник самодержец, по обыкновению, дарует амнистию, которая должна избавить «Терек» от самых неприятных и чувствительных репрессий, по судебным вердиктам.
Свою разведку боем Киров произвел главным образом в ноябре, воспользовавшись разъездами Казарова и отпуском Марии Маркус, посетившей Тифлис, а затем родных, отца и мать, в Дербенте. Первого ноября выстрелила его статья «Ещё Панама», о вороватых дельцах в городском самоуправлении на примере Полтавской управы. Через неделю с небольшим «Терек» опубликовал «Начало конца» о Первой Балканской войне и роли российской дипломатии в кризисе. 25 ноября подоспели «14 часов труда» с нападками на Государственный Совет, рассматривавший проблему длительности рабочего дня в разных сферах производства. Были и другие статьи. Например, «Альма-матер» 11 ноября (о «лиходее» – ректоре из Одесского университета). Однако денежные штрафы Казарову областная администрация выписала не за неё, а за первые три: двести
