Сергей Киров. Несбывшаяся надежда вождя - Константин Анатольевич Писаренко
В те дни в редакции, по признанию самого Сергея, стоял «целый трарарам». Вздрагивали от каждого телефонного звонка, особенно если на другом конце провода представлялись: «От начальника области» – и тем более если просили господина Кострикова подъехать куда-то. Одна из таких тревог, ложных, произошла 5 ноября. А не ложная, настоящая, настигла коллектив 12 ноября. Из надежного источника газету предупредили, что решение в канцелярии генерала С.Н. Флейшера принято: за первую статью наложат штраф. И верно, на другой день, 13 ноября, с «Терека» взыскали те самые сто рублей «за тенденциозно-вредное распространение… о деятельности… должностных лиц сведений»… С ещё большим опозданием «начальник области» заметил и оштрафовал остальные «выпады» Кирова. За Госсовет отвечать пришлось 7 декабря, а за русских дипломатов и того позже – 31 декабря 1912 года…
Таким образом, в условиях «трарарама» «Терек» прожил не один месяц. По счастью, все ограничивалось денежными штрафами, и, казалось, грядущая февральская амнистия не пригодится. Однако… «молния» сверкнула, когда думали, что самое «страшное» позади, нужный результат получен и наступает пора действовать в рамках очерченных границ. 12 января 1913 года закрутилось судебное дело о… клевете за статью «Простота нравов», напечатанную 3 ноября. Ничего из ряда вон выходящего в ней не имелось. Киров всего-то попенял депутатам новой, IV Государственной думы за их беспринципность, непоследовательность, готовность по первому свистку царских министров примкнуть к той фракции, какая наиболее близка в данный момент правительству. В ноябре 1912 года таковой являлась фракция националистов.
Похоже, кировское обвинение принял на свой счет единственный депутат Думы от Терской области М.А. Караулов. Подавать иск от себя Михаил Александрович благоразумно не рискнул. За него это 7 ноября сделала канцелярия Флейшера. Правда, жалоба пролежала без движения два месяца. Ход ей дали 7 января, а 12‐го приступили к следствию. Спорный текст изучили 14‐го при понятых, 15‐го постановили вызвать на допрос Кирова и Казарова. Обоим по закону грозило до восьми месяцев тюрьмы. 19 февраля 1913 года они поочередно пообщались со следователем. Ну а дальше сработал старый расчет. 21 февраля Николай II обнародовал приуроченный к трехсотлетию династии манифест об амнистии, на основании чего 27 марта процесс благополучно прекратили…[68]
И вновь потекли будни ежедневной, подчас нудной и скучной просветительской работы. Костриков брался растолковать читателю самые разные проблемы – политические, экономические, культурные. Статьи по международным вопросам, как правило, подписывал псевдонимом Смирнов. Дань уважения А.М. Смирнову? Или перед нами оригинальная кировская анаграмма? Если поставить точку после «С» и дефис после «р», получим «С. мир-нов», «С. Мир[о]нов», прежний псевдоним Сергея Кострикова, от которого ему пришлось отказаться…
«Киров» фигурировал, когда рассматривались внутрироссийские темы. С помощью осеннего «натиска» Сергей Миронович установил, что цензура вполне допустит вольные обсуждения отношений рабочего класса с капиталом, думского парламентаризма, системы образования, в какой-то степени национальной политики царизма и положения крестьянства. Плюс обстановки за рубежом, конечно, не задевая сильно российский дипкорпус, и обширного культурного пласта: от литературных новинок до театральных премьер.
Из дела о клевете за опубликованную в «Тереке» статью «Простота нравов», 1913 г. [РГАСПИ]
Агитировал читателя Киров ненавязчиво. Вот, рассказал вроде бы о мелочи, о городских трущобах, где живут рабочие, о высокой квартирной плате за неуютные каморки. Кто в том виноват? Если конкретного виновника нет, то вывод напрашивался сам собой: нынешняя власть! В другой раз сообщил о высокой младенческой смертности. Опять же кто виноват? Власть! Потом сравнил число школ и пивных лавок, констатировав, что лавки преобладают и процветают, в отличие от школ. Почему? Власть потворствует! Или привел удручающие проценты грамотности по Петербургу. И всем, разумеется, ясно, что и тут власть недорабатывает.
Ну и зачем нам такая власть?
Буржуазии и думским партиям, её представлявшим (кадетам, октябристам), тоже доставалось от Мироныча. В серьезных статьях он клеймил, в фельетонах высмеивал «своеобразную мораль» неуёмного личного обогащения «жрецов капитализма» и лицемерное поведение депутатов – мнимых защитников русского народа (Милюковых, Гучковых, Пуришкевичей). А параллельно описывал политические нравы в державах победившего капитализма. В той же «стране свобод», Великобритании, или в молодой, быстро развивающейся Германской империи. Намек получался прозрачный: а там-то ненамного лучше, чем у нас. Выходит, и буржуазная демократия вовсе не панацея от всех бед…
Погружаясь в культурный материал, Киров скорее отдыхал душой, чем работал. Ведь он мог часами дискутировать о «бессмертном душеведе Достоевском», сопоставлять реалиста Максима Горького с символистом Леонидом Андреевым, зачитываться «высокохудожественной» поэзией Михаила Лермонтова, иронизировать над «умственной гимнастикой господ беллетристов», то есть декадентскими стихами Зинаиды Гиппиус, Саши Черного, Андрея Белого. Прекрасное знание русской и зарубежной классики позволяли ему интересно и доходчиво знакомить читателя с творчеством и Белинского, и Льва Толстого, и Шекспира, и Гёте. Благодаря Сергею Мироновичу «Терек» готовил целые юбилейные полосы, посвященные Пушкину, Салтыкову-Щедрину, Шевченко, печатал произведения Чехова, Куприна, уделял внимание национальной литературе, в частности наследию первого осетинского поэта Косты Хетагурова. А ещё Киров регулярно писал рецензии на спектакли местной и гастролирующих трупп, разбирал игру актеров, как прославленных на всю империю (Р.Л. Адельгейма, К.А. Варламова или В.Н. Давыдова), так и известных лишь владикавказской публике (Г. Суморокова).
И так изо дня в день, из месяца в месяц Сергей Миронович старался воздействовать на умы своих читателей, исподволь, а лучше сказать, корректно пропагандируя среди них социал-демократические принципы. Насколько успешно, продемонстрирует 1917 год. Сочетал ли он легальную деятельность с подпольной? Ответ, и весьма красноречивый, находим в воспоминаниях осетинского социал-демократа Симона Такоева.
Вариант 1936 года: «Летом 1910 г. ко мне пришел знакомый железнодорожный рабочий т. Серобабов и сказал, что меня хочет видеть один товарищ-подпольщик. Он говорил о т. Кирове… было решено встретиться втроем… вечером в Пушкинском сквере. Здесь я… познакомился с т. Кировым. Он спрашивал меня, что я делаю, имею ли какую-либо связь с рабочими, веду ли в Осетии подпольную революционную работу… т. Киров сказал, что необходимо организовать работу… Условлено было, что сноситься мы будем через т. Серобабова..
Тов. Киров предупреждал меня… что я должен быть особенно осторожен… Осенью 1910 г., в одно из воскресений, была назначена массовка в лесу у Сапицкой будки. Явилось человек 15 рабочих… Тов. Киров выступил с речью. Он говорил простым, понятным для рабочих языком, с большим подъемом… Выступило ещё человека 4 рабочих. Говорили они о своих нуждах. Рабочие задавали тов. Кирову много вопросов и получали на них ясные ответы…»
Судя по описанию Такоева, в 1910 году Киров – предводитель социал-демократической группы Владикавказа. Это важно отметить для сравнения с отрывком из редакции 1926 года: «1910–1914 гг. являются самыми кошмарными по сознанию своего бессилия в борьбе
