Девочка-медведь - Софи Андерсон
Избушка усаживается возле маленькой сторожки на тихой излучине Серебрянки. Лунный свет серебрит лёгкую дымку над водой. В западной стороне высится Синь-гора, в её ледяной шапке отражаются звёзды.
Я вскакиваю, порываясь тут же бежать на поиски моей бабушки-медведицы:
— Спасибо вам за стол и кров и за то, что подвезли…
Елена дёргает меня за рукав и прикладывает палец к губам, кивая головой на Валентину, которая заснула в кресле у огня.
— Мне пора, — шепчу я, переступая через разбросанные по полу глиняные черепки и прикорнувших кто где собак, чтобы снять с распялки свою просушенную одежду.
— Знакомые места, — стрекочет Мышеловчик. — Нигде так славно не ловятся налимы!
Он выпрыгивает в открытое окно и мчится в темноту.
Я не знаю, злиться мне на него или смеяться.
— Что случилось? — Елена поднимает брови, она явно не поняла, что прострекотал Мышеловчик.
— На речку побежал налима ловить, — я торопливо натягиваю на себя юбку, джемпер, потом тулупчик, — надо поскорее найти его, не хочу, чтоб он в лесу потерялся.
— Я с тобой, — шепчет Елена и крадётся следом за мной к передней двери, на ходу подхватывая тёплую шаль и головной платок. Избушка услужливо распахивает нам дверь, и мы выходим в морозную ночь.
Стремительная Серебрянка журчит и пенится, лишь вдоль берегов ещё держатся тонкие полоски льда. Луна и звёзды глядятся в её неспокойные воды, отбрасывая в ночь посеребрённые заострённые тени.
Я делаю несколько шагов от избушки и прислушиваюсь. Мышеловчика не слышно, только вода в речке шумит да Юрий сопит на крыльце. «Мышеловчик!» — зову я самым громким шёпотом, на какой отваживаюсь, чтобы не разбудить Юрия, а тем паче Валентину.
— Человечья девочка! — голос Мышеловчика несётся от сторожки, тёмные очертания которой едва виднеются. Это очередная хижина Анатолия. В окошках темно, над трубой нет дыма, значит, Анатолия там нет. Оно и к лучшему, думаю я. Прямо сейчас мне главное — убедиться, что Мышеловчик жив-здоров, и бежать на поиски бабушки.
— Мышеловчик! — зову я, идя на звук его голоска. Елена идёт следом, зябко кутаясь в шаль от промозглого воздуха. За спиной раздаётся тихий скрип — это избушка пытается красться за нами. Елена оборачивается и сверкает на неё глазами, точь-в-точь как Валентина. Избушка останавливается и недовольно корчит крышу.
— Сюда, — стрекочет Мышеловчик, и я различаю его силуэт возле хижины на перевёрнутом вверх днищем челноке. — Берите его, и сможете с воды полюбоваться, какой я рыболов.
— Нашёл время рыбу ловить! Я к медведице тороплюсь, пойдём скорее. — Я машу Мышеловчику, но он не идёт.
— При луне рыбалка — самое милое дело. — Мышеловчик аж дрожит от азарта, и до меня наконец доходит, что если я отправилась в лес за ответами на свои вопросы, то Мышеловчик увязался за мной только ради налима.
— Может, завтра ночью порыбачим? — пробую я уговорить его. — Тем более, ты уже налопался лосося и явно ещё не голоден.
— Ты что, разговариваешь с Мышеловчиком? — округляет глаза Елена.
— Ага, — киваю я, — понимаю его с тех пор, как у меня отросли медвежьи ноги.
— С ума сойти, — восхищённо улыбается Елена, — вот бы мне тоже научиться говорить со зверями! Что он сказал?
— Сказал, передай ей, пусть уши разует, тогда, глядишь, сама уразумеет, что я говорю, — сварливо вмешивается Мышеловчик и в раздражении дёргает усиками, — и ещё передай, что невежливо срывать поход на рыбалку за налимом.
— Да ну его, только и талдычит, что о своём налиме. — Я со вздохом поднимаю глаза к Синь-горе. Ноги зудят, как мне хочется поскорее взобраться к медвежьей пещере, но Мышеловчик уже возбуждённо стреляет глазками то на меня, то на реку. Я всю жизнь жду момента, когда узнаю о своём прошлом, и ещё несколько минут подожду — ради Мышеловчика.
— Как ты собираешься ловить своего налима? — интересуюсь я. — Те, что приносил Анатолий, — огромные рыбины. Такая сама проглотит тебя и не поперхнётся.
— Ты что, сомневаешься, что я искусный рыболов? И это после всех передряг, из которых мы вышли живыми? — Мышеловчик оскорбленно цыкает, спрыгивает с челнока и мчится к реке. — За мной, человечья девчонка! Тащи плавсредство к берегу.
Я беру челнок на плечо и поворачиваюсь к Елене:
— Хочешь посмотреть, как Мышеловчик ловит рыбу?
— Ещё как хочу. — Елена снимает с крюков на свесе крыши весло, острогу с пятью зубьями и тоже идёт к реке.
— А зачем тут корзинка? — спрашивает она.
Я опускаю челнок на воду и разглядываю проволочную корзинку — она привешена к носу на коротком шесте и вся в саже. Я вспоминаю, что Анатолий рассказывал о ночной рыбалке:
— Налимов привлекает свет. Наверное, корзинка как раз для свечки или фонаря.
— Давай принесу огонька. — Елена бежит к избушке и возвращается с черепом.
— Из нашей кладовки скелетов, — объясняет она. — Когда избушка пускается в путь, черепа и кости с тына сбегаются в кладовку.
Елена зажигает свечку внутри черепа и опускает его в корзинку.
— Такой огонёк подойдёт? А череп не даст ветру загасить свечу.
— Лучше и быть не может, — одобряю я, а сама стараюсь не смотреть на жуткий череп с пылающими глазницами.
— Готовы? — кричит с носа Мышеловчик. — Я уже чую налима!
Я ступаю на дно челнока, и он глубоко осаживается в воду, но вроде бы сохраняет устойчивость. Елена садится позади меня, отталкивается от берега, и мы даём течению нести нас на середину речки.
Мышеловчик свешивается с борта и следит за шевелениями в воде, в свете черепа-фонаря его шерсть блестит, как начищенная латунь.
— Плывут, родимые, — урчит он и хищно скалит зубки. — Ишь, какого жирненького свет нашей черепушечки приманил.
— Что он сказал? — шёпотом спрашивает Елена.
— Рыбу углядел. — Я тянусь к остроге, но меня останавливает шиканье Мышеловчика:
— Не лезь, сам поймаю!
Он стремглав несётся к корзинке по узенькому шесту, его пронзительный боевой клич режет уши.
В тот же миг с тёмного неба слетает безмолвная тень — это птица, и размах её крыльев огромен, почти с мой рост, — хватает Мышеловчика в длинные когти-крючья и исчезает в ночи.
Волна шлёпает в бортик челнока, я пошатываюсь, мысли путаются. Мой Мышеловчик не мог погибнуть! Только не так! Ветер противно холодит за шиворотом, где так любит сворачиваться Мышеловчик.
— Что… — Голос Елены срывается.
Я мучительно прислушиваюсь. И улавливаю в ночной тиши отдалённый визг. Он приближается и уже почти закладывает мне уши. И вот прямо на нас из тьмы несётся птица. Филин! Такой громадины я ещё не видывала; широкие перьевые уши-кисточки встопорщены, круглые