Девочка-медведь - Софи Андерсон

— Вон того давай, — командует Мышеловчик. Он вцепился в кисточку филинова уха, точно управляет им! В тот же миг филин резко пикирует, и оба исчезают в воде. Всплеск, взвизг. Филин выныривает, взлетает над бортиком и роняет из когтей на дно челнока здоровенного налима. Рыбина плюхается мне под ноги, неистово бьётся, поднимая тучу брызг.

— Скольких брать будем? — сквозь плеск кричит Мышеловчик и дёргает филина за ухо, пока тот не разворачивается.

— Бесподобно! — визжит Елена и хлопает в ладоши.

Налим ещё трепыхается у моих ног. Здоровый, пожалуй, с мою руку будет.

— Нам и этого хватит! — кричу я Мышеловчику.

Сова заходит на следующий круг, играючи выхватывает из воды вторую рыбину и приземляется на нос челнока, тот зарывается в воду, но потом поднимается. Мышеловчик соскакивает с филина.

— Знакомьтесь, — Мышеловчик с уморительной важностью представляет нас друг другу, — Блакистон, рыбный филин, я же рассказывал, как три дня и три ночи на спине у него ездил. Это человечья девочка, Янкой зовут, я у неё живу. И наш новый друг Елена, молоденькая яга, живёт в избушке на курьих ножках.

— Рад знакомству, — бархатно-переливчатым баритоном отвечает Блакистон.

— И мы тоже, — учтиво говорю я и объясняю Елене: — Это филин Блакистон.

— Ты понимаешь меня? — Филин поворачивается ко мне. — Большая редкость, чтобы человек понимал язык лесных обитателей.

— Моя человечья девочка выучилась хорошенько слушать. — Крохотная грудка Мышеловчика раздувается от гордости, а у меня теплеет на душе оттого, что он назвал меня «своей».

Блакистон мощными когтями разрывает налима и пододвигает половину к Мышеловчику.

— А ты своей угостишься? — спрашивает меня Блакистон, косясь на вторую рыбину.

— Мы снесём её матушке Елены, Валентине, — отвечаю я, не желая обижать его.

— Вот здорово! — Елена подхватывает налима, тот еле умещается у неё в руках. — Матушка наварит из него ухи для следующих проводов.

Блакистон целиком заглатывает свою половину налима и снова поворачивается ко мне:

— Что привело тебя в эту лесную глушь?

— Иду бабушку проведать, Царицу-Медведицу. — Я улыбаюсь при мысли, что теперь у меня есть бабушка и я могу её проведать. — Бабушка расскажет мне, кто я есть и почему у меня медвежьи ноги.

Я погружаю весло в воду и энергично гребу к берегу.

— Что такого ты хочешь узнать о своих ногах? — с полной налима пастью бурчит Мышеловчик.

— Узнать, почему они стали такими. — Я скребу когтями по днищу челнока, гадая, заметил ли вообще Мышеловчик мои медвежьи лапы. Он ещё ни разу не упоминал их.

— И ещё узнать, человеком я родилась или медведем, — добавляю я, видя, что Мышеловчик даже не смотрит на меня, весь поглощённый налимом.

— Как? Разве ты сама не знаешь? — Блакистон уставляет на меня круглые немигающие глаза.

Я мотаю головой и вдруг чувствую себя такой одинокой и потерянной, что на глазах проступают слёзы. Мышеловчик тут же вспрыгивает мне на плечо.

— Человек ты, человечья девочка, — стрекочет он мне в ухо. Но от его слов ещё горше, потому что это неправда, и слёзы сами льются из глаз. Я не пойми что, полумедведь-получеловек. Весло выпадает из моих рук.

Елена подхватывает его, не давая утонуть.

— Ты в порядке? — спрашивает она.

— Сейчас буду. — Я делаю глубокий вдох и снова берусь за весло. — Мне надо найти бабушку. Она скажет, что делать.

Челнок толкается носом в берег, я схожу на землю. Но всё равно не чувствую под ногами твёрдой опоры, точно ещё качаюсь на волнах, не зная, кто я или что я. Елена высаживается следом, прижимая к груди налима, гостинец для Валентины. Блакистон не двигается с места, и я вытаскиваю челнок на берег прямо с ним на борту.

— Стой, тут ещё кое-что осталось! — Мышеловчик запрыгивает в челнок и подбегает к недоеденной половине налима. — Скушай кусочек, человечья девочка, глядишь, тебе и полегчает.

— Спасибо, не хочется.

Я усаживаюсь на берегу рядом с челноком и жду, пока Мышеловчик доест налима. Лунный свет танцует в мягких прибрежных волнах, и я опускаю ноги в студёную воду, позволяя её бурунчикам завихряться вокруг моих щиколоток.

Блакистон почёсывает когтями перистое ухо:

— Что-то не пойму, откуда твоей бабушке знать, кем ты родилась на свет?

— Оттуда, что она растила меня, когда я была не то медвежонком, не то ребёнком. — Я хмурюсь, потому что сама не знаю кем. — К тому же она, как и я, раньше была человеком, а потом стала медведицей.

Мне вспоминается одна из историй Анатолия, в которой Царица-Медведица ещё не была медведем. И совсем как я, будучи девочкой, понимала, что не такая, как все.

Елена садится рядом и дружески накрывает мою руку своей. Мышеловчик разгрызает рыбью косточку и обломком ковыряется в зубах, привалившись спинкой к мягким густо-пернатым лапам Блакистона. А я завожу рассказ с зачина, как обычно делает Анатолий: «Давно ль это было, недавно ли…»

ТАНЕЦ ЦАРИЦЫ-МЕДВЕДИЦЫ

Давно ль это было, недавно ли, а только жила в одной деревне девочка Аня. Казалось ей, что среди людей она точно гусёнок, в стаю лебедей случайно затесавшийся. И только в лесу она чувствовала себя счастливой, душа её пела, и тогда, встав на цыпочки, пускалась она танцевать среди деревьев.

Она кружила под музыку ветра, под мелодичный перестук дождевых капель, под дроби дятла неутомимого. Каждую свободную минутку проводила Аня в лесу, а как заневестилась, поняла, что не нужен ей мир людей. Так думалось Ане, пока не встретился ей в лесу молодой дровосек Дмитрий.

Улыбнулся ей Дмитрий. А она улыбнулась ему. Закружились они парой, и так им это нравилось, что танцевали они всё лето напролёт и всю зиму холодную, пока не влюбились друг в дружку.

Зажили они в домике на краю леса, и было там тепло и уютно, как в птичьем гнёздышке. А как родился у них сынок, стали они втроём танцевать под соснами высокими на краю своего сада.

Жили они поживали, горя-печали не знали, пока не начал Дмитрий приносить из леса дары чудесные: семена, что прорастали быстрее, чем природой положено, каменья драгоценные, что ярче радуги сияли. Сколько ни дознавалась Аня, откуда чудеса такие, Дмитрий только смеялся да целовал её в щёки.

Горевала Аня, кручинилась, что муж таится от неё. Топала она ногами сердито, руки умоляюще заламывала, а Дмитрий всё одно молчок.

Однажды Дмитрий повёл Аню и сынка их маленького