Михаил Тухачевский. Портрет на фоне эпохи - Юлия Зораховна Кантор
В 1918 году судьба страны решалась на Восточном фронте, проходившем в том числе по территории Симбирской губернии: «Чехословаки взяли Симбирск – один из опорных пунктов Советской власти, откуда рабоче-крестьянская Русь получала свой скудный хлеб насущный… Все рабочие, все крестьяне должны сделать все возможное, чтобы Симбирск был освобожден от чехословаков»33.
Необходимо остановиться на истории формирования чехословацкого войска в России. Оно создавалось после революции из плененных во время Первой мировой войны солдат и офицеров Австро-Венгрии. По сути, вырвавшись из плена, они лишь искали возможность вернуться на родину. Во время освобождения Сибири от большевиков чехословацкое войско смотрело на ценное имущество освобождаемых ими местностей как на свою военную добычу. На путях Сибирской железной дороги стояли поезда, нагруженные мехами, бензином, деньгами, резиной, медью и т. п. Все это досталось чехам, заполонившим дороги на восток неисчислимым скарбом.
Поскольку прямой путь на родину был закрыт, они эшелонами потянулись к Тихому океану. В этот момент (к началу мая 1918 года) пронесся слух, будто по брестским договоренностям (речь идет о Брестском мире: подписанном 3 марта 1918 года на крайне невыгодных для Советской России условиях и аннулированном ею в ноябре мирном договоре между представителями Советской России и представителями Центральных держав, который ознаменовал выход России из Первой мировой войны) чехов собираются выдать австро-венграм34.
Чехи восстали и из нейтральных превратились в «интервентов» на пространстве от Пензы до Владивостока. Причем подчинялись они собственному командованию и главе представительства Антанты в Сибири, генералу М. Жанену. Главная задача последнего заключалась в том, чтобы с минимальными потерями вывезти Чехословацкий корпус на франко-германский фронт в Европу. Весной 1918 года политическая обстановка в регионе обострилась до предела. Крупномасштабная Гражданская война началась 25 мая 1918 года – с мятежа Чехословацкого корпуса. Он насчитывал около 40 тысяч человек. После Октябрьской революции большевики решили вывести его из России через Владивосток. Отношения между командованием корпуса и красными стали накаляться: обе стороны не доверяли друг другу. Поводом к мятежу послужил секретный приказ большевистского наркома по военным и морским делам Л.Д. Троцкого о немедленном разоружении всех чехословацких частей, который чехи перехватили. Отдавать оружие они не собирались и теперь повернули его против большевиков. Именно по этой причине их в советское время принято было именовать белочехами, хотя к антибольшевистскому движению они примкнули ненадолго и отнюдь не из желания отстаивать российскую монархию.
Пока на Восточном фронте царила неразбериха, красные полки откатывались от Мелекесса, Симбирск заняли войска под командованием подполковника В.О. Каппеля – фигуры легендарной для белого движения. Совместно с Чехословацким корпусом Каппель занял на северном направлении Сенгилей, Мелекесс и Бугульму; наступая по Волге на юг, взял Николаевск. Нависла непосредственная угроза над Казанью, куда недавно эвакуировался из Симбирска штаб Восточного фронта во главе с Вацетисом.
К этому времени власть в Самаре была в руках Комуча – Комитета членов Учредительного собрания. В него сначала вошли пятеро таковых, позже он объединил около сотни приехавших в Самару их коллег. В первых приказах Комуча сообщалось о низложении большевистской власти и восстановлении городских дум и земств – Комуч считал себя продолжателем политики Временного правительства. Большевики не замедлили с ответом: решением ВЦИК правые эсеры и меньшевики изгонялись из Советов всех рангов.
В первый же день после организации Комуча были расстреляны сто захваченных в плен красноармейцев и красногвардейцев. «По подозрению в большевизме» тогда же арестовано 66 человек. В Самаре начались массовые самосуды над партийно-советскими работниками. Комуч призвал прекратить всякие самовольные расстрелы, «всех лиц, подозреваемых в участии в большевистском восстании, немедленно арестовывать и доставлять в штаб охраны»35. Расстрелы продолжались уже на «законном» основании. Через несколько дней Комуч дал указание начальнику самарской тюрьмы приготовить места на полторы тысячи человек. «Тюрьмы переполнялись, заключенных перевозили в близлежащие города, а тамошние тюрьмы старались “разгрузить”: у моста через реку каждую ночь в час или в два производились расстрелы. Вновь прибывающие арестованные переводились в концлагеря»36. В Самаре с сентября действовал «Чрезвычайный суд», собиравшийся по приказу Каппеля, – аналог большевистских революционных трибуналов, действовавший с неменьшей жестокостью.
На таком фоне вполне закономерно провалилась объявленная мобилизация в Народную армию. Не существовало общего плана боевых действий, фронтовые начальники проводили операции каждый сам по себе, в меру собственного разумения и способностей. Не было создано единого командования с чехами. Более того, уничтожались последние остатки белой воинской дисциплины: отменялись знаки различия («контрреволюционные» погоны), отдание чести, дисциплинарные взыскания, делались попытки ввести коллегиальное командование.
«Комитет действовал диктаторски, власть его была… жестокой и страшной. Взявши власть… мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же “чрезвычайка”, едва ли не хуже», – был вынужден констатировать председатель самарского Комуча В.К. Вольский37. Признавая это, комучевцы, однако, не раскаивались и продолжали именовать себя борцами за демократию, полагая, что ее можно «обустроить» на крови.
Методы комучевцев мало чем отличались от большевистских. Когда открытая Комучем Самарская городская дума сделала запрос о причинах арестов, представители «учредилки» ответили категорично: «Власть будет арестовывать за убеждения, за те убеждения, которые ведут к преступлениям»38. Один из лидеров «учредилки» И.М. Майский писал: «Почему же эсеры так любят болтать о “большевистском” терроре, господствующем в Советской России? Какое они имеют на это право? Террор был в Самаре…»39 Майский позже, в 1921 году, перешел к большевикам и сделал карьеру во внешнеполитическом ведомстве, став послом нашей страны в Лондоне.
Каппель сразу после занятия Самары войсками Чехословацкого корпуса, поднявшими мятеж в связи с уже упоминавшимся намерением советского правительства разоружить и интернировать их, оказался в формируемой Народной армии Комуча на должности помощника начальника Оперативного отдела Главного штаба. На этом посту он оставался менее суток. Численность первых добровольческих частей (пара рот пехоты, эскадрон кавалерии и конная батарея о двух орудиях) была ничтожна в сравнении с начинавшими нависать со всех сторон силами красных. По этой причине желающих командовать первыми самарскими добровольцами среди офицеров нашлось немного: все считали дело заранее обреченным на провал. Вызвался Каппель.
Его самарский объединенный отряд насчитывал всего 350 человек с небольшим. Это все, что смог дать город с населением более 100 тыс. человек. Добровольцы Каппеля действовали у Самары и к северу от нее. Уже через три дня этот крошечный отряд сумел молниеносным наступлением
