Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

Уже в начале 1942‐го УАЗ дал столько металла, сколько производили его в мирное время все алюминиевые заводы страны. Перевыполнение плана определяли не в процентах, а в пересчете на боевую технику. Полтонны силумина – танковый мотор, две с половиной тонны алюминия – бомбардировщик. На один киловатт-час затраченной электроэнергии должно было выплавляться 56 граммов алюминия, но работники цеха электролиза наловчились за счет экономии электричества «выжимать» из оборудования 60–65 граммов. В результате из 17 самолетов один выходил сверх плана.

«Повоевать не пришлось, но мой металл бил врага, так мне потом уже на семидесятилетие Микоян в своем приветствии написал» – так постфактум оценил этот этап своей жизни Славский.

Ветеран Уральского алюминиевого завода Николай Голден, работавший там в войну юношей, вспоминает: «В электролизном цехе, например, зачастую приходится работать в полутора-двух метрах от огненной поверхности электролита, температура которого чуть ниже тысячи градусов. Да, впрочем, и в других основных цехах – глиноземном, кальцинации, электротермическом – тоже не замерзнешь. Металлургия!» [51. С. 44].

Уральский алюминиевый завод. Цех электролиза.

[Из открытых источников]

Стоит отметить, что сам рассказчик – наполовину американец по происхождению, человек исключительно интересный. Ему и его воспоминаниям вполне место в этой книге. Отец Николая Франк Голден был членом компартии США и в 1920‐х приехал помогать первой стране социализма в составе американской коммуны «Герольд». Принял советское гражданство, преподавал иностранные языки, а в 1941‐м ушел на фронт и погиб. Мать Николая – научная сотрудница Центральной опытной станции Всесоюзного института удобрений, агрономии, агротехники, умерла, когда сын окончил 9 классов.

Первые свои деньги юноша зарабатывал кочегаром парохода «Леонид Красин» в Сахалинском пароходстве. Отслужив в армии, после демобилизации вместе с другом отправился в Каменск-Уральский, где и застала его война. К УАЗу их приписали как мобилизованных на трудовой фронт. Попытка бегства на фронт военный для них с приятелем закончилась фиаско – с трудового фронта не отпускали, а за подобные попытки могли даже впаять «дезертирство» со всеми вытекающими.

Уральский алюминиевый завод. Битва за алюминий. 1940‐е гг.

[Из открытых источников]

Голден ярко описывает нелицеприятный разговор директора УАЗа Е.П. Славского с его компанией беглецов-«фронтовиков», которых доставили в директорский кабинет. «Вы, ребята, когда-нибудь видели Зевса-громовержца? Я видел. Его звали Ефим Павлович Славский!»

Больше бежать на фронт молодые люди уже не пытались, доблестно сражаясь на фронте трудовом. Слесарь, анодчик, электролизник, педагог, руководитель заводского музея, член Союза писателей СССР, почетный гражданин Каменск-Уральского – таков дальнейший «послужной список» Николая Франковича Голдена. Вот как он вспоминал про работу на УАЗе в сорок втором: «Никто не уходил со смены в душ мыться только потому, что рабочее время вышло. Каждый сам понимал, что к чему. В столовке иногда съешь обед и думаешь: то ли домой пойти, то ли в корпус возвратиться, заглянуть хотя бы. Что-то, прикидываешь, там борт у ванны краснел, поди, маются с ним ребята, ругают тебя на чем свет стоит. Ну, потащишься посмотреть. А там и правда сменщики твои воюют: или борт металлом и электролитом прорвало, или еще какая аварийная ситуация. Совести не хватит сторониться-то. Значит, берешь ломок и – на поддержку! Потом, глядишь, еще чуть ли не смену отвкалывал. Теперь домой подаваться – только силы напрасно терять. После работы на километре пути, бывало, три раза отдыхать присядешь: без перекура такое расстояние ни за что не осилить. Многие прямо в цехах спать оставались: и сил на дорогу не тратишь, и обувь целее будет.

Работали, конечно, не как сейчас, механизации никакой ведь не было. Про автоматику и не говорю. Весь инструмент – лом, зубило на длинной рукоятке и кувалда. Один это здоровенное зубило в корку электролита наставляет, другой кувалдой молотит… И одежонка конченная – сплошь ремки. Плещет же огнем-то! Где металлом, где электролитом обдаст – все на тебе горит. Ну, голь на выдумки хитра! Приспособились тут брезентовыми фартуками прикрываться: один спереди, второй сзади, а под ними ничего иногда и нет – в чем на свет мама родила» [51. С. 45].

В связи с нехваткой одежды, Голден рассказывает полуанекдотический и очень характерный случай, в котором главную роль играет Ефим Павлович Славский. Приведем его с сокращениями: «Бытовые условия были просто ужасные. Сюда битком народу понаехало. И все время прибывали еще и еще. (…) Для семейных приспособили под жилье подвальные помещения, чердаки, срочно построили временные утепленные бараки с комнатушками-ячейками из фанеры. Прямо пчелиные ульи! Однако большая-то часть рабсилы, в основном холостяки да мобилизованные на трудовой фронт, эти размещались в бараках казарменного типа, спали на двухъярусных нарах. Скученность страшная! На человека приходилось ровно по два квадратных метра жилой площади. Бани, вошебойки и швейные мастерские, парикмахерские работали круглосуточно, без перерывов. (…)

Сам директор ходил по баракам, казармам и, если обнаруживал где-нибудь, чего-нибудь, что не так, – карал беспощадно. Может, потому и не было тут у нас ни массовых заболеваний, ни эпидемий, ни даже обычного педикулеза, вшивости, то есть. Люди шутковали, что у Славского еще с гражданской войны сохранилась классовая ненависть ко вшам и другим паразитам, включая двуногих» [51. С. 46–47].

Однажды при обходе бытовых помещений Славский наткнулся на такую «картину маслом»: посреди пустой казармы в рабочее время сидел на нарах абсолютно голый мужик и грязной простыней прикрывал свои «подробности». Краткий допрос изумлённого директора быстро прояснил ситуацию. Выяснилось, что этому арматурщику Семёну Филонову на «прожарке» от вшей перестарались, спалив напрочь всю одежду. Он в чем мать родила добежал до казармы, завернулся в простыню и теперь не может идти на работу – не в чем!

Уже «закипая», Ефим Павлович выслушал горестный рассказ о том, что помощник по быту товарищ Лысенко отказал в получении новой одежды: дескать, сам виноват, надо было за прожаркой следить. А спецовка новая полагается только через полгода. Разъяренный Славский немедленно вызвал в барак помбыта.

Дальнейшее ярко описывает Николай Голден:

«Славский рассвирепел, орет:

– Раздевайся, паразит! – и ручищами с него шевиотовый костюм сдрючивает. – Догола раздевайся, сучий ты сын!

У Лысенки от страху пальцы по пуговкам прыгают, никак не может со штанами справиться. Спасибо еще, не наложил туда ничего. Ну, потеха!

Ефим Палыч даже помягчал чуток.

– Галстук можешь себе оставить, он арматурщику ни к чему, – говорит. – Вот тебе простынка для приличности. Сиди и думай, какая у тебя ответственная работа. Еще раз подобное хамство случится,