Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева
18 мая ситуация продолжала ухудшаться, хотя в письменном докладе главнокомандующему 19 мая в 12.30 Хрущев с Тимошенко не попросили об окончании наступления. Во второй половине того же дня немцы пробили 80-километровую брешь в Южном фронте. Операцию остановили, но фашисты уже давили до конца июня.
Советские потери были огромны. Харьковская битва до сих пор остается предметом споров. Хрущев утверждал, что командование фронта хотело отступать, но Москва отменила приказ. Начальник штаба Иван Баграмян умолял его уговорить Сталина. Хрущев сначала позвонил Василевскому разведать обстановку, а потом генералиссимусу на дачу, но поговорил только с Маленковым. По словам Хрущева, вождь в раздражении не подошел к телефону, потому что «Хрущев сует свой нос в военные вопросы», «он же не военный человек, а наши военные разобрались во всем, и решение менять не будем», приказал следовать указаниям Тимошенко и настоял на продолжении операции[145].
Жуков в мемуарах эту версию отрицает: Тимошенко и Хрущев оба хотели дальнейших действий 18 мая[146]. Василевский, наоборот, вспоминал, что именно Тимошенко убедил Сталина продолжать. Только днем 19 мая и Тимошенко, и Сталин согласились остановиться[147]. И по версии Баграмяна Тимошенко сопротивлялся дольше всех[148]. Эти два маршала снимают с Хрущева главную ответственность за Харьков.
Постановление о назначении члена Военного совета Юго-Западного направления Н. С. Хрущева одновременно членом Военного совета Юго-Западного фронта
12 мая 1942
[РГАСПИ. Ф. 644. Оп. 2. Д. 60. Л. 96]
Тем не менее 7 июня 1942 года командующий Юго-Западным фронтом написал Сталину практически донос на своего боевого товарища. «Тов. Хрущев сейчас ни во что не верит, во всем сомневается и всячески уклоняется от решений, — писал Тимошенко, утверждая, что он не преувеличивал „свои силы, зная войска“. — …Кроме того, я убедился в хорошей подготовке операции»[149]. Дальше в пяти пунктах он объяснял причины поражения в Харькове, в основном обвиняя политработников и комиссаров, которые «обзавелись большими канцеляриями, администрациями и не говорят с людьми». Это был камень в огород Хрущева, политкомиссара его фронта.
Таким образом, воспоминания Никиты Сергеевича о военных событиях в целом верны. Тимошенко действительно настаивал на наступлении, но Хрущев не осуждал фронтовиков за харьковский провал. Здесь начинается перелом в его сознании — он будет больше поддерживать полевых командиров, а не заискивать перед Сталиным и перед Ставкой: «Я был не очень высокого мнения о людях, которые приезжали из Ставки… они отнимали у нас время, не принося никакой пользы делу»[150].
Все же о маршале Тимошенко в домашних разговорах он отзывался без особого уважения, как о «грубом солдафоне». После сдачи Киева нацисты распустили слух, что маршала нет в живых. Сталин настаивал, чтобы тот выступил по радио на ноябрьские праздники и развеял слухи, а Тимошенко сильно выпил и потерял голос. Чтобы избежать гнева вождя, текст за него прочитал Хрущев, но благодарности никакой не получил.
Тетя Рада говорила, что вообще память о тех боях не давала ему покоя на пенсии, поэтому он так много посвятил войне в воспоминаниях; переживал, что «к его харьковским предупреждениям недостаточно прислушались, что Василевский должен был быть смелее, что Сталин не знал, что происходит на фронте». Он много говорил о своей ответственности за политические чистки, поиск и наказание «врагов народа», но гораздо меньше о своих ошибках на войне. Считал, что виноват в них больше, и поэтому молчал? Или, наоборот, думал, что вина полностью лежит на Сталине и военных генералах? — рассуждала тетя Рада.
Письмо С. К. Тимошенко И. В. Сталину о поражении в Харьковской операции и о поведении Н. С. Хрущева и других членов Военного совета Юго-Западного фронта с автографом Тимошенко и резолюцией Сталина
7 июня 1942
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 818. Л. 7–8]
Директивное письмо С. К. Тимошенко, Н. С. Хрущеву, И. Х. Баграмяну с критикой их руководства фронтом с автографом И. В. Сталина 27 мая 1942
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 441. Л. 32–35]
После Харькова Хрущев сомневался, что останется жив, но Сталин увиделся с ним на «ближней даче» в Кунцево. В присутствии других военных в «большом зале» вождь с циничным превосходством постучал трубкой по голове своего комиссара: «По римской традиции, когда полководец проигрывает битву, он посыпает голову пеплом. Это величайший позор»[151]. Хрущев стерпел. Чтобы окончательно не потерять присутствия духа, он уперся взглядом в солидного размера радиолу из красного дерева — в 1941-м Сталину вручили ее как подарок от премьера Великобритании Уинстона Черчилля, — боясь смахнуть щепотки пепла, прилипшие к его потной от страха и унижения лысине.
Генералиссимус был недоволен южным командованием и по другим причинам. В письме Тимошенко, Хрущеву и Баграмяну он цитировал слова Суворова о необходимости воевать умением: «За последние 4 дня Ставка получает от вас все новые и новые заявки по вооружению, по подаче новых дивизий и танковых соединений из резерва Ставки. <…> Наши ресурсы по вооружению ограничены, и учтите, что кроме вашего фронта есть еще у нас другие фронты. Не пора ли вам научиться воевать малой кровью, как это делают немцы? Воевать надо не числом, а умением. Если вы не научитесь получше управлять войсками, вам не хватит всего вооружения, производимого во всей стране»[152].
ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ
Директива Верховного Главнокомандующего № 170464 Военному совету Юго-Западного фронта об устранении недостатков в управлении войсками и удержании рубежа по pp. Оскол и Северский Донец
26 июня 1942 г. 02 ч 00 мин
Мы здесь в Москве — члены Комитета Обороны и люди из Генерального штаба, решили снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта тов. Баграмяна. Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять связь и руководство армиями, но не удовлетворяет Ставку даже
