Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева
Сам прадедушка был далеко от этих семейных баталий, хотя Нина Петровна рассказывала ему о происходящем, когда навещала в Москве с уже повзрослевшей Радой. Как большинство начальников и военных, в Куйбышев он не приезжал.
Продвижение гитлеровских войск продолжалось, и 4 августа Сталин повторил приказ любой ценой удерживать правый берег Днепра. Маршал Буденный, главнокомандующий Юго-Западным направлением, приказал Хрущеву и Кирпоносу перейти в наступление не позднее 6 августа. Кирпонос подчинился, хотя и жаловался на нехватку солдат и припасов. Немцы форсировали Днепр и уверенно продвигались на Конотоп к северу от Киева и к Харькову на юге. В сентябре Кирпонос и Хрущев решили отступить. Вождь категорически возражал и отправил начальника Ставки Главного Командования маршала Тимошенко в Киев, чтобы заменить Буденного, руководившего обороной Украины. К 15 сентября все отступы от Киева были блокированы, но до утра 17-го Сталин все равно не давал добро на отход. Драгоценное время было упущено. Результат — сотни тысяч убитых и пленных. Хрущеву, Тимошенко и Буденному удалось вырваться на самолете, но заместитель Хрущева Бурмистенко и сам Кирпонос погибли.
После войны Никита Сергеевич добивался у Сталина выплаты в 50 000 рублей и особой пенсии для семьи своего второго секретаря, поддерживал его вдову и детей, потом дал им квартиру в Староконюшенном переулке в Москве (после отставки в 1964 году он стал их соседом) и, может быть, тогда в первый раз испытал то, что называют «виной выжившего».
За провальное планирование обороны Украины Хрущев осуждал и кавалерийского маршала Буденного. Мама Юля всю жизнь дружила с Ниной, дочерью Семена Михайловича, а прабабушка — с его женой Марией Васильевной. В отличие от Хрущева, бравый кавалерист без конца вспоминал свои многочисленные войны, включая русско-японскую и Первую мировую, и превозносил свою огромную роль в победах. Юля-маленькая приходила домой и обсуждала военные подвиги Буденного. «Папа тогда коллег особенно не критиковал, — вспоминала она, — но про маршала говорил: „Он в танке ездил на фронте. В танке! И Сталин про него отзывался: Ему бы только кавалерией командовать“».
Вслед за киевским фиаско Хрущев получил телеграмму от Сталина. Тот винил его в трусости «и угрожал, что „будут приняты меры“. Обвинял в том, что мы намереваемся сдать врагу Киев… Это была подлость!» — вспоминал бывший комиссар[143]. Главнокомандующий его не арестовал, но лично для объяснения не принял. За потерю украинской столицы его отчитывал заместитель главы правительства Николай Вознесенский.
ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ
Я. Е. Чадаев (среди других должностей в 1950–1975 — заместитель председателя Госплана РСФСР и СССР):
Полагаю, что моя запись этой встречи с Булганиным будет небезынтересной для полноты его характеристики. Тем более что речь в ней пойдет и о Н. С. Хрущеве.
Булганин, как и прежде, встретил меня тепло и приветливо. Только, видимо, забыл мое отчество и называл меня Яковом Еремеевичем. Он попросил меня помочь его помощнику В. И. Савкину решить ряд вопросов. Сам же Булганин вновь отбывает на фронт. Николай Александрович добавил:
— Был у товарища Сталина. Он чуть было не поручил мне одно деликатное дело.
Я тут же поинтересовался, что это за дело?
— По расследованию причин провала Харьковской операции. Поскольку тут дело касается Н. С. Хрущева, а мы с ним в какой-то мере приятели, я еле упросил товарища Сталина не давать мне этого поручения. Он долго не соглашался, а потом все-таки уважил мою просьбу. При разговоре со мной уж очень неодобрительно отзывался Верховный об этой операции, которая закончилась трагически с огромными для нас потерями. Неудача под Харьковом нанесла и большой моральный удар советским людям.
После некоторой паузы Булганин заговорил еще более откровенно:
— Тяжелый человек этот Никита Сергеевич. Все в его представлении всегда предельно просто — из невозможного сделать возможное. Худо ли, плохо ли, но эта операция была проведена по настоянию Военного совета Юго-Западного направления и фронта. Оказалось, что подготовляемое наступление наших войск не явилось неожиданным, внезапным для противника. Уже только это не могло гарантировать ее успешный исход. Одной из главных причин данной катастрофы, по мнению товарища Сталина, явилась явная недооценка Военным советом Юго-Западного направления сил врага. Эта ошибка усугублялась тем, что Военный совет направления проявил большое упорство, настаивая на своей правоте, хотя на заседании Ставки Верховного Главнокомандования, на котором присутствовали маршал С. К. Тимошенко и генерал И. X. Баграмян, и раздавались голоса, трезво оценивавшие реальную обстановку на харьковском направлении. И Ставка, видя настойчивость и решимость командования Юго-Западного направления, согласилась с его предложением разгромить имевшимися в его распоряжении силами и средствами харьковскую группировку противника и освободить весь промышленный район. Она доверилась докладу командования, опыту и авторитету маршала Тимошенко и многократным заверениям члена Военного совета Хрущева, считая, что «на месте виднее». Если бы оценка была правильной и отражала действительное соотношение сил под Харьковом, Ставка ВГК приняла бы энергичные меры, чтобы усилить группировку наших войск и упредить удар врага. Все здесь обстояло бы по-иному.
— А кому же товарищ Сталин поручил миссию относительно Хрущева?
— Думаю, что он, наверное, никому не поручит. Дело в том, что товарищ Сталин всегда поддерживал Никиту Сергеевича. Некоторые соратники высказывали недовольство Хрущевым. Хотя товарищ Сталин соглашался с ними и, в частности, даже говорил о том, что Хрущев не может разбираться в статистических данных, не может анализировать их и оперировать ими, но, подчеркивал товарищ Сталин, нам приходится мириться с ним. Дело в том, что у нас в составе Политбюро ЦК только двое собственно из среды рабочих — это Хрущев и Андреев, ну, может, еще и Калинин.
Подумав немного, Булганин добавил:
— Мне кажется, именно эти соображения удержат товарища Сталина от принятия и на этот раз каких-либо крутых мер в отношении Хрущева. Ведь товарищ Сталин способен беспощадно критиковать любого руководителя, но в то же время ему хочется, чтобы человек понял свою ошибку, исправил ее…
Куманев Г. А. Рядом со Сталиным. М., 1999. С. 391.
Хрущев считал киевскую катастрофу виной генералиссимуса — укорял его за непонимание положения дел на фронте, куда Сталин за время войны выехал один раз; за отсутствие доверия к полевым командирам; за недостаточную поддержку войск на местах. Однако потеря Киева, хотя и кровавая из-за отказа Сталина вывести войска, не была абсолютным стратегическим провалом. Она замедлила наступление гитлеровских войск. Немецкие командиры Франц Гальдер и Хайнц Гудериан считали, что потерянное там в битве время не позволило им взять Москву до зимы[144].
В мае 1942 года командование Юго-Западного фронта во главе с Тимошенко
