Сибирские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки
Вот эта жена стала на стол собирать и говорит: «Вот, мужичок, завтракать будем, масло-то выходит, только завтра на день». Ну а он: «Так теперь у него и скотины-то нет». А она: «Так у него еще одна переходница в пригоне-то ходит». А мать-то в то время не могла усидеть и говорит: «Ах, сыночек, как тебе не стыдно, брата-то, — гварит, — разорил, всю скотину съел у него».
Ну и вот они в то время взяли ящик-то отворили да мать и задушили, опять закрыли ящик и сидят.
Вот богатый брат подождал, боится, чтобы мать не задохнулась, и приходит, говорит: «Мы, братан, отдумали ехать в город-то, деньги, — гварит, — обратно отнесу домой».
Приносит домой, отворят ящик, мать мертвая в ящике лежит. Он испугался, думал, что она сама задохлась, и прибегат к брату, и говорит: «Братец, пойдем к нам скорее, что-то над матерью сделалось, захватим — нет ли живую».
Ну пришли. Она мертвая — как была, так и лежит. Они ее обмыли, на лавочку положили. Люди пошли могилу копать. А эти два брата стали гроб делать. А плах много у богатого было. Вот настрогали этих плах. Куда богатый отвернется, бедный возьмет да исстружит плахи-то в щепы.
Тот приходит: «Ну что, братец?» — «А вот, — гварит, — видишь, одни щепы, нету досок. Опять надо строгать. Она, наверно, волшебница была».
Ну и начинают опять, сызнова строгать. Ну вы-стружат, богатый отвернется, он опять их на щепы.
Бились весь день, не могли гроб сделать. Ну что, волшебница, волшебница. И старухи испугались, наслышались, и те не стали ночевать.
А богатый: «Куда я, братан, с ней буду деваться-то?» — «А куда, — гварит, — давай, — гварит, — ее запрем в комнату в передню, ты на кухне ночуешь, а она пускай там одна лежит».
Ну вот заперли. Пошел бедный к себе ночевать, а богатый заперся, лежит, боится. А бедный знат, что у него там шкатулка хранится, в боковой горенке. Он взял створку отворил и залез туда. И вот он там стучит, ходит, брякает. А богатый с женой дурнинушкой ревут, думают, мать ходит, съест их.
Тот шкатулку разломал, деньги взял, все выворотил, взял мать на окошко посадил, ноги свесил у ней на улицу, тройку в зубы запихал и пришел домой. Деньги положил и приходит к брату: «Что, братан, спишь?» — «Ох, да какой сон. Всю ночь стукат да брякат». — «А у тебя, — гварит, — што, шкатулка-то вытащена оттуда?» — «Да нет, забыл я вытащить-то». — «А вон, — гварит, — она сидит в окошке, и тройка, — гварит, — у нее в зубах. Наверно, — гварит, — петухи запели, не успела убежать».
Вот отворили комнату, она сидит, и тройка в зубах, шкатулка разбита, все разбросано.
Они положили опять на лавочку ее. Пошли, гроб сделали, снесли на кладбище. Честь честью схоронили ее.
Бедный брат ночью не спит. Опять выкопал пошел ее из могилы, ну и принес к богатому-то. А у него закром, там мука пшеничная, он спустил туда ее. Утром милостинку подавать пошла сноха и поймалась за нее в сусеке-то, заревела: «Ох, мать-то опять у нас лежит!»
Богатый опять соскочил, к брату: «Ты ничего не знашь?» — «А что?» — «Да мать-то опять у нас». — «Я тебе говорил, что она колдунья, вылезла из могилы». — «Ну, что делать-то? Еще не шибко рассветало».
Они ее поддели, утащили опять в могилу, зарычи.
И вот брат ему говорит: «Ну что, брат, с мукой буду делать?» — «Да что — неужели есть будешь? Лежала она тут. Отдай, мои ребятишки съедят». — «Ну выгребай».
Он и выгреб эту муку, свез домой ребятишкам.
Ну опять ночь настала. Богатый брат лег спать, а он опять пошел мать вырыл, принес ее. А у богатого жеребец был в конюшне. Он взял ее на этого жеребца посадил, сам сделал так, чтобы она не падала. В руки прикрепил пест. Она на лошади-то бегат. Он приходит: «Что, братан, спишь?» — «Да какой сон. Сплю и не сплю». — «А у тебя что жеребец в конюшне что-то, — гварит, — бегат, стукат?»
Ну и вот встали, пошли отворили, а она сидит, а жеребец свету белого не видит — бегат. «Ну, что, — гварит, — делать будем?»
Пошли, батюшку позвали. Вот батюшка километра четыре ехал. Подъехал на кобыле, боится. Говорит: «Ну-ка отворите-ка конюшню, я погляжу, что она там делат-то?»
Они отворили — жеребец-то как выскочит, а старуха-то сидит на нем. Жеребец увидел кобылу да к кобыле, а поп думал, что старуха к нему. Он обернулся да гнать в свою деревню, а жеребец-то не отстает. Вот он гнал да гнал, а мост-то далеко объезжать, а речушка была глубокая, не шибко широкая, раньше кобыленка-то перескакивала речонку, а сейчас забежалась — да и не в узком месте — и перескочить не могла. Попа под себя, и оба утонули. А старуха-то с жеребцом остались на берегу. Ну тогда привезли два брата старуху, схоронили.
«Неужели ты будешь на жеребце-то ездить после матери-то? Отдай мне».
Он взял отдал ему жеребца-то. У богатого ничего нe осталось, а у бедного все. Живет поживает. И мать не стал вытаскивать.
И сказке конец.
Как старуха у черта жила
ыла-жила старуха старая, такая завидущая была, завидовала соседке, што та бабушкой слыла, роды принимала, ее приглашали, чаем поили. А эту старуху никто не приглашал. «Господи, хоть бы черт меня к своей родильнице созвал».
И полезла вечером на печку спать, лежит преспокойно в своей избушке. Вот ночью вдруг у ей об двери застучало. Она выходит к дверям: «Кто там?» — «Бабушка, у нас родиха, ребенком женщина мучится, поедем к нам в бабушки». А старушонка радехонька, што ее в бабушки пригласили, щась собралася, вышла на улку, закрыла дверь. «Куда же, — гварит, — идти?» — «Куда ты пойдешь, садись на меня, я утащу тебя на себе». Вот она, старуха, сяла, он потащил на себе. Дотащил до ее ворот и говорит: «Бабушка, на тебе крест есть, тебя тяжело в кресте тащить, ты сними его, на ворота повесь». Она радехонька, што позвали, соскочила и крест сняла с себя.
Он ее притащил домой, правильно, лежит у них баба, родить надо. Она побаушничала, родился парнишка. «Бабушка, ты, — гварит, — поживи у нас». — «Поживу, поживу». Живет, угощают ее — конфеты, пряники, водки подают. Она в баню ходит, ребенка моет.
