Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Славский приехал на стройку завода № 817 в самый непростой, драматический момент, когда проблемы росли подобно снежному кому. Поставка некоторых стройматериалов, оборудования и агрегатов катастрофически задерживалась. Другие прибывали валом, но их негде было даже хранить, и они, кое-как накрытые, мокли на улице. Одновременно шли сложнейшие монтажные работы, качество которых нужно было проверять «под лупой», да еще и разбираться на месте – что тут к чему.
Настроенный критически и нацеленный «разобраться с бардаком», Ефим Павлович с ходу обнаружил «бардак» в пренебрежении секретностью. Ожидая въезда в закрытую «зону» вместе главным механиком завода Артамоновым, пока дежурные солдаты проверяли документы, Славский с удивлением наблюдал как грузовики с крупной надписью на лобовом стекле «ПР», без всякого досмотра и проверки въезжают и выезжают на стройку по отдельному коридору. Выехала при нем и «легковушка».
– Что это? – спросил он у Артамонова
– «ПР» – означает «правительственная» – личный приказ генерала Рапопорта беспрепятственно пропускать транспорт с такими буквами, – был ответ.
– Твою ж дивизию! – вскричал новый директор и выскочил из кабины. Подойдя крупным шагом к небольшой очереди выезжавших машин, он остановил их перекрестьем рук и оглушил высунувшихся с недоумением водителей зычным криком: «Слушай сюда! Я новый директор завода Славский – приказываю буквы на стекле смыть немедленно, на поездки оформлять пропуска и предписания, приказ Рапопорта отменяю!»
Водители зароптали, но принялись кое-как отскабливать краску. Сзади им сигналили – у КПП назревала пробка. Машина с грозным директором тем временем проехала внутрь «зоны» и подкатила к зданию администрации завода. Навстречу уже, нахлобучивая генеральскую фуражку, выходил предупрежденный звонком с КПП и разгневанный «самоуправством» Рапопорт.
– Да кто вам позволил распоряжаться здесь строительным транспортом?! – зарядил он сразу с вызовом вместо приветствия.
– Мне позволил Борис Львович Ванников и Лаврентий Павлович Берия, знаешь таких, генерал? – спокойно ответил Славский, насмешливо глядя на грозного чекиста сверху вниз. – А еще партия, которая назначила меня сюда директором и наказала кроме прочего соблюдать строгую секретность объекта. У тебя на легковушках с «пээром» на стекле на стройку цемент возят аль б. дей? – осведомился он у слегка стушевавшегося при этих словах Рапопорта.
Тот, пожевав скулами и явно подавив силой воли рвавшееся наружу желание «размазать» наглеца, пробормотал что-то про «оперативную необходимость». И наконец, выдавив из себя подобие улыбки, пригласил в кабинет.
– Ну вот так бы и сразу, генерал – ответствовал уже развеселившийся свои «наездом» на чекиста Славский. – Пойдем поговорим о том, как нам робить тут вместе, чтоб страну не подвести и товарища Сталина. Есть у тебя что-нибудь для знакомства, я надеюсь, – добавил он с обезоруживающей улыбкой.
«Знакомство» с посредством коньяка состоялось – и по проезду машин нашли вроде бы компромисс, и по стройплощадке походили рука об руку. Но искренние отношения не заладились: начальник стройки затаил обиду за прилюдное унижение, а Славскому претило высокомерие Рапопорта в отношениях с подчиненными и вообще с людьми, словно тот был из какой-то высшей касты.
На самом деле генерал прекрасно знал, что нарушал с транспортом секретный режим, который сам же утверждал. А он был жесточайшим.
Межведомственной комиссией из представителей МВД СССР и ПГУ ещё в 1946‐м было выработано «Положение о режиме и охране особо важных предприятий ПГУ при СМ СССР с режимной зоной», утвержденное министрами внутренних дел и государственной безопасности СССР С.Н. Кругловым и В.С. Абакумовым и начальником ПГУ Б.Л. Ванниковым [25. Кн. 6. С. 114].
Документом предписывалось не реже одного раза в 2 месяца тщательно проверять состояние совершенно секретного делопроизводства, хранения и размножения документов во всех отделах, лабораториях и заводах. А также в разное время суток регулярно проверять рабочие места инженеров, конструкторов, ежемесячно производить проверку хранения и учета спецметаллов, «активных веществ и изделий из них» – и т. д.
Выезд работников по служебным делам за пределы режимных зон сводился к минимуму. Отпуска за особой зоной для всех, кто там работал и служил, включая военных и чекистов, запрещались, за исключением крайней медицинской необходимости в санаторно-курортном лечении (так что Славский, мягко говоря, неверно информировал Броховича, принимая того на работу). Выезды по семейным обстоятельствам разрешались в особо исключительных случаях. Переписка на условные почтовые отделения перлюстрировалась. В кольце глубиною до 25 километров от зоны был установлен паспортный режим, а работникам секретных предприятий то разрешали, то запрещали выход по спецпрорпускам за КПП в ближайшие окрестности на рыбалку, охоту сбор грибов и ягод.
В общем, «рай», обещанный Славским Броховичу, был еще тот. Даже когда в поселке при уже построенном и работающем комбинате наладился сносный быт, да и позже, когда наступило знаменитое средмашевское «спецнасбжение» и значительное смягчился выездной режим, жить в таком «раю за колючкой» было по душе отнюдь не всем. Особо секретных специалистов на отдых положено было вывозить в закрытых пломбированных вагонах с вооруженной охраной. А южные пансионаты ведомства представляли собою особо охраняемые зоны.
Что уж говорить про первые годы строительства «Сороковки»! Но в то время у наших сограждан не в обиходе было выбирать где «потеплее» и посытнее. У кого-то – лишь под дубиной страха, но у большинства – от кровной сопричастности задачам страны; веры в то, что «раз надо – значит, надо». И эта внутренняя готовность и терпение советского человека были гораздо выше и глубже пресловутой «партийной сознательности» из агитпропа.
Дела на стройке тем временем шли с большой «головной болью». Славский, начав распутывать клубок проблем, понял ситуацию так, что нужно установить единоначалие. И этим единым начальником, в том числе над стройкой, увидел себя. Рапопорт с этим не согласился, и началось «перетаскивание одеяла» – конфигурация самая худшая в кризисной ситуации.
Новый директор работал по 16 часов в сутки, разрываясь между размещением постоянно прибывающих сотрудников, формированием из них дееспособных коллективов; упорядочиванием объемов и направлений работ и непосредственным инспектированием строительства. В последнем Рапопорт тихо ставил ему палки в колеса, ожидая, когда же этот буйный будённовец «навернётся». И действительно, отношения Славского со строителями становились камнем преткновения – совещания проходили с шумом и криком, а толку от них было мало.
В итоге Ефим Павлович, окончательно уразумев, что не сработается с начальником стройки, прибег к известному «админресурсу»: направил на имя Берии докладную против Рапопорта, содержащую набор обвинительных формулировок: не обеспечивает нужное руководство подчиненными, не справляется с поставленными партией задачами по срокам сдачи объекта, не слушает советов, ведет себя как удельный князек – и далее. «Ход», прямо скажем, не очень красивый, но
