Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

Одна тысяча девятьсот сорок девятый год должен был стать решающим для всего советского Атомного проекта и для множества людей, участвовавших в его создании. Работа кипела сразу в нескольких закрытых «атомных городах», на десятках урановых рудников, в сотнях институтов и на тысячах предприятий СССР. Но успех или провал, как уже было понятно, определяли два центра: «База-112» в Сарове и «База-10» под Кыштымом.

В первом под руководством Юлия Харитона разрабатывали способ, как «поджечь» и равномерно сжать две плутониевые полусферы для выделения энергии атомного взрыва. Во втором – под началом Игоря Курчатова – в атомном «котле» должны были наработать эти драгоценные килограммы плутония из облученного урана, а затем очистить его от мельчайших посторонних примесей.

На двух других атомных «базах» все было проблематично. Задерживалось не менее чем на два года получение урана-235 на Базе № 5 (Свердловске-44) из-за проблем с центрифугами. Еще менее было ясно, когда самым чистым и экономичным способом выйдет обогащенный уран из реактора на тяжелой воде на заводе № 814 (Свердловск-45). Сильно проблемный, но худо-бедно нарабатывающий «взрывной металл» Кыштым оставался главной надеждой.

После капремонта на «Аннушке» дела пошли повеселее. Хотя и не без «затыков», но накопленный за 1948‐й опыт давал о себе знать.

Здание радиохимического завода на комбинате № 817.

[Портал «История Росатома»]

Удивительно, но в ситуации гонки с наработкой плутония с самого начала в реакторе «Аннушка» по плану Курчатова велись и совершенно другие – научные работы, например наработка изотопов: углерода-14 и полония-210. В отдельном цехе из соединений, содержащих литий, изготавливали прессованные брикеты и блок-мишени для наработки трития. Благодаря такому широкому подходу в дальнейшем удалось значительно ускорить изготовление водородной бомбы, сделать комбинат «Маяк» одним из мировых лидеров изотопной промышленности.

22 декабря 1948 года Госкомиссией был принят в эксплуатацию радиохимический завод «Б», который строился с начала сорок шестого. Поначалу он был как бы «в тени» реакторного, но после сдачи последнего начался аврал. Зимой 1947 года, еще до всякого плутония, на стройплощадке случилась беда, с которой пришлось экстренно разбираться и директору комбината Музрукову, и его заму Славскому.

Возводили 150‐метровую железобетонную трубу. Вокруг строительных лесов соорудили «тепляк» – шатер, в котором могли отогреваться строители, поднимающие наверх цемент в сильные морозы. Однажды они, подгоняемые начальством, слишком поспешили с очередным подъемом опалубки, когда бетон еще не схватился. В результате опалубка с тепляком не выдержала резкого порыва ветра. Из тепляка, накренившегося на высоте 143 метра, выпали и разбились несколько человек. А один повис над пропастью на руке, которую зажало металлоконструкциями лесов. К нему поднялся хирург, который, рискуя жизнью, отпилил несчастному руку и доставил живым на землю.

Вольнонаемные строители отказались лезть на верхотуру в мороз, чтобы восстановить тепляк. Зато нашлись смельчаки из числа зэков, которые под обещание генералов Чернышева и Царевского о немедленном освобождении за исполнение этой работы, за несколько дней все исправили. И были тут же расконвоированы.

Сдавали завод «Б» сильно поспешая – все технологии были новыми и дорабатывались на ходу, поэтому с ним намучились не меньше, если не больше, чем с заводом «А». Изменения в чертежи, сделанные по «Голубой книге» (технологическую схему радиохимического производства составили специалисты Государственного института прикладной химии совместно с учеными Радиевого института Академии наук), начали вносить, когда нижняя часть строения уже была возведена, поэтому площадка непрерывно оглашалась долбежкой отбойных молотков – дробили уже залитые бетонные конструкции.

Внутри завода было более сотни замкнутых забетонированных помещений – их прозвали «каньонами». Все полы, потолки и стены изолировали битумной мастикой. Сохранились живописные описания, как это происходило:

«Как муравьи, во всех направлениях сновали строительные рабочие, оголенные до пояса и коричневые от загара, – одни перемешивали горячий битум, разливали его по бадьям, другие разносили по назначению. Эти рабочие очень напоминали фантастических чертей из ада, готовящих смолу для грешников. К тому же на головах у них были платки, завязанные в узлы по углам, и эти узлы торчали, как рога» [91].

Вместе с заводом «Б» сдали хранилище радиоактивных отходов, остававшихся после нескольких переделов сырья (объект «С»), печально прославившееся позже в аварии 1957 года.

Что же должны были делать на радиохимическом заводе? Облученный уран в блочках, прибывающих с реактора, нужно было перевести в раствор, подвергнуть его нескольким ацетатным переосаждениям (растворение полученного отфильтрованного осадка и последующее вторичное осаждение), чтобы отделить плутоний-239 от урана и «осколков» – продуктов его деления.

Но то, что получалось в микродозах при «пробирочной технологии» в лаборатории, не работало при масштабировании процессов. На ходу приходилось решать не только инженерные, но и научные проблемы, которые тесно сопрягались между собой. Поэтому все начало 1949 года научные руководители завода «Б» А.П. Ратнер и Б.А. Никитин, главный инженер Б.В. Громов, главный механик М.Е. Сопельняк, начальники отделений А.Ф. Пащенко и Н.С. Чугреев дневали и ночевали там.

Первым директором завода «Б» до ноября 1949 года был Петр Иванович Точеный, которого Берия в свой очередной приезд в середине сорок девятого лично приказал снять за то, что тот много суетился и несколько раз назвал его «Абрамом Павловичем». «Ты что, думаешь, здесь одни Абрамы работают?» – не на шутку рассердился Лаврентий Павлович.

Оговорка, конечно, была вполне анекдотичная. Допущенные же технологические «ляпы» уже по-настоящему дорого стоили всем работникам радиохимического завода – операторам, аппаратчикам, дежурным инженерам и техникам. Мало кто из них дожил до пенсии, а некоторые скончались от лучевой болезни уже через несколько лет.

Свидетельствует химик-технолог, тогда ведущий технолог отделения № 8 окончательной очистки плутония от примесей и радионуклидов, впоследствии директор нового радиохимического завода «ДБ» комбината «Маяк», лауреат Ленинской премии и премии Совета Министров СССР, почетный гражданин Озёрска Михаил Гладышев:

«Александр Петрович Ратнер – доктор химических наук, ученик Хлопина – во время пуска и в начальный период эксплуатации наблюдал за технологией не со щита, не только по анализам, а сам лез в каньон, в аппарат – смотрел, щупал, нюхал почти без средств защиты, в одном халате, в личной одежде. Вряд ли я преувеличу, если, назову его героем труда и науки…Он умер через 3 года после пуска объекта.

Главный технолог проекта Яков Ильич Зильберман был более аккуратным, но обстановка заставляла и его бывать везде и видеть все. Он умер не сразу, а через 10 лет». … Разве думал о последствиях своего беззаветного труда техник-механик Алеша Кузьмин или инженер-механик Александр Ведюшкин, которые сделали свое дело и молча умерли? Можно привести еще много фамилий, имен тех, кто были настоящими героями [50. С. 27].

Кстати, сам Михаил Васильевич Гладышев, получивший, как и многие его коллеги, запредельные дозы радиации, прожил 91 год.