Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин
Темпы работ на комбинате, с учетом абсолютной новизны дела, были действительно беспримерны. Первая партия облученных урановых блочков поступила на завод «Б» в конце декабря сорок восьмого. В январе 1949 года удалось получить трехвалентный плутоний в водном растворе. А уже 28 февраля того же года на завод «В» ушла первая партия концентрата плутония. Там предстояло методом аффинажа (тонкой химической очистки) довести его до чистоты миллионных долей (!) примесей, освоить технологию превращения плутония, собственно, в металл, который можно обрабатывать, а затем изготовить идеальные полусферы для ядерного заряда.
Фото корпуса 9-го цеха, где первоначально производили тонкую очистку плутония.
[Портал «История Росатома»]
Руководил отработкой технологии аффинажа плутония академик Илья Черняев. Поскольку плутониевый концентрат с завода «Б» принимали в стаканы из платины, а потом в них же вели дальнейшие «превращения», Черняев в шутку называл это время «стаканным периодом работы химического цеха».
Шутка была меткой. Сам объект «В» (впоследствии – завод № 20) в то время трудно было назвать «заводом». Приказом ПГУ от 3 марта 1948 года в трех одноэтажных зданиях складов возле станции Тактыш, где перед этим хранились снаряды ВМФ, был организован опытно-промышленный цех завода под номером 9. Фактически это была большая лаборатория, настоящий же промышленный цех был сдан лишь в августе 1949‐го, уже после того, как первая наша атомная бомба взорвалась под Семипалатинском.
Тончайшие работы вели в деревянных вытяжных шкафах. Но если внешне опытно-промышленный завод выглядел неприглядным бараком, то внутри стены и потолки были «вылизаны» до зеркальной гладкости, чтобы там не за что было «зацепиться» никакой пыли. «Чтобы было как в бывших купеческих особняках в Москве», – поставил задачу академик А.А. Бочвар, по воспоминанию начальника УКСа Анатолия Мухина.
Все операции с раствором плутония производились вручную, никаких манипуляторов и герметичных камер, как позже. Не было даже защитных свинцовых листов – все на обычных письменных столах; никаких индивидуальных «лепестков». А страшно «фонящие» контейнеры с завода «Б» стояли тут же в комнатах, прикрытые фанерками, и использовались временами… как недостающие стулья. Зато как в самых богатых домах – сплошь платиновая и золотая «посуда»! Правда, полная радиации, отчего стенки ее быстро коричневели.
«Испили» эту «чашу» по большей части женщины-химики. Выпускница химфака Воронежского университета Лия Сохина – тогда начальник смены, впоследствии доктор химических наук, руководитель Центральной заводской лаборатории комбината № 817, лауреат премии Совета Министров СССР в своих воспоминаниях писала:
«Можно определенно сказать, что если реакторное производство и металлургию плутония освоили и подняли мужчины (женщин-физиков и металлургов было мало), то химическую технологию выделения плутония из облученных урановых блоков и очистку плутония до спектрально чистого состояния вынесли на своих плечах в основном женщины, молодые девушки. При этом надо сказать, что на химиках лежала самая неблагодарная, самая «грязная» и вредная работа» [98. С. 49].
Лия Павловна Сохина.
[Портал «История Росатома»]
И хотя объемы, с которыми работали здесь женщины-химики были вроде бы небольшими, получаемые дозы – отнюдь не меньше, чем на предшествующих заводах: пробирки рассматривали у самого лица, в вытяжные шкафы засовывали головы, чтобы убедиться, как идет процесс. При этом здесь также случались ЧП: колбы с радиоактивными растворами взрывались, обрызгивая потолок, лопались, обливая ядовитой пульпой одежду, обжигая руки. Допустимые нормы по облучению для персонала завода «В» пришлось несколько раз поднимать, притом что гамма-излучение по незнанию считали чуть ли не безвредным… Но ни капли драгоценного раствора нельзя было потерять! Это грозило известно чем. От треволнений вкупе с «лучёвкой» первый директор завода Захар Петрович Лысенко скончался уже в сентябре 1949‐го.
Когда становилось непонятно, что дальше делать, женщины-технологи и аппаратчики бежали к ученым, живших в домиках неподалеку. И тогда те в ночь-полночь шли в здание № 9, чтобы разобраться на месте.
Осложнялось дело тем, что с завода «Б» приходила плутониевая «паста» с весьма различным количеством примесей, а на производстве «В» ученые никак не могли выбрать между двумя технологиями аффинажа. В итоге Славский, как главный инженер комбината, распорядился сформировать исследовательскую группу под руководством химика-технолога А. Гельман, которая оперативно решила вопрос с выбором.
Ефиму Павловичу, который волею судьбы стал уже за эти годы «физиком», пришлось вынужденно освоить и основы радиохимии. Характерную «жанровую» историю с участием Славского припоминает инженер-химик, позже начальник производственно-технического отдела комбината «Маяк», лауреат Государственной премии СССР, почетный гражданин Озёрска Зинаида Исаева:
«Начальник цеха Филипцев постоянно ругал «науку», что начали производство плутония для бомбы, а не решили проблему регенерации плутония из всех видов отходов. Филипцев доложил Лысенко, что если не примут мер и не разрешат куда-либо деть отходы, цех остановится, потому что помещений свободных не было. Директор пригласил Славского в цех. Филипцев поручил своему заместителю Ивану Петровичу Мартынову все обстоятельно доложить на совещании… Мартынов очень боялся Славского, да и не только он. Когда подъезжала машина Славского к цеху, все исполнители и руководители исчезали из поля зрения.
Мартынов, когда волновался, всегда правую руку прятал в карман комбинезона. Филипцев взглянул на Мартынова и как закричит: «Иван, хватит шары катать, докладывай!!!» После окрика Филипцева Мартынов совсем язык проглотил. Затем сел, немного успокоился, и весь доклад свелся к одной фразе: «Не знаю, куда все отходы девать». «У тебя есть предложения?» – спросил Славский. «Да, надо вынести все в лес, за здание, и впредь выносить, т. к. отходы в здании негде хранить». Славский на это ответил: «Подведи баланс по всем на
