Агнес - Хавьер Пенья

Но он не учел количества выпитого. Это притормаживает оргазм: оттяжка Макиавелли приходит с опозданием. На реализацию плана уходит четверть часа, но поставленной цели он все же достигает. Он стонет и с удовлетворением извергает семя на ту самую гору, с которой предводители викингов глядели вслед отплывающим драккарам.

Не успев вытереться, он слышит за спиной голос Ильзы.

— Смотрите на меня, люди добрые: дрочу на вершине горы. Отсюда все пойдет под откос.

Она сидит в нескольких метрах выше него. Наверняка все слышала, да и видела. Стыд не такой жгучий, как меланхолия, последовавшая за оргазмом.

— Ты выглядишь весьма кинематографично, — говорит он, заполняя паузу.

— Разумеется; ты что, не помнишь, как мы вместе ходили в кино? Или ты предпочел бы, чтобы я оказалась более романтичной? Так вышло бы удобнее?

— Не понимаю, что ты хочешь сказать.

— Гляди, — говорит она, спускаясь к нему и указывая рукой в расстилающуюся перед ними темноту. — Сейчас ни черта не видно, но дрочил ты не где-нибудь, а на Прекестулене. Еще три-четыре шага, и свалился бы в пропасть. Как тебе? Завидная смерть?

— Не особо. Вот если бы я, к примеру, вцепился в тебя и утянул за собой… — говорит он, сжимая ей руку повыше локтя.

Она без труда высвобождается.

— Пойдем в палатку, — говорит она человеку, который уже стал Луисом Форетом, легонько хлопнув его по спине.

В палатке они вновь залезают в спальный мешок. Ситуация еще более неловкая, чем в первый раз. Больше они не целуются.

— Если ты хотел что-то мне сказать, — начинает она, — то сейчас вроде как самое время.

— Я?

— Ну да, ты.

— А не наоборот? Тебе не кажется, что это ты должна объясниться?

— В любом случае, объясниться должны мы оба. — Ты заставила меня украсть пятьдесят миллионов песет, а потом дала деру, и больше я о тебе ни разу не слышал.

— А сколько ты заработал на книжке, в которой вывалил мою историю? Сколько срубил бабла, растрепав всему миру, чем пахнут мои трусы? Так кто из нас выиграл от обмена?

— Не понимаю, о чем это ты.

— О! Какой ужас, что ты так со мной поступаешь! Прибереги такие приемы для других девиц. Я уже несколько лет знаю, кто ты такой, как бы ты ни прятался. К тому же ты не очень-то лестно изобразил меня в этом своем романе.

— А ты полагаешь, что достойна лучшего?

— Так, значит, ты признаешь? Признаешь, что это ты?

— Ничего я не признаю. Признай первая.

Ильза шепчет «идет» и начинает признавать. Признает, что ее слова о том, что она каждый вторник поднимается на Прекестулен, вранье. Она случайно увидела его в одном из книжных магазинов Ставангера: человек, который уже стал Луисом Форетом, листал норвежское издание своего последнего романа.

— Для писателя-анонима ты невероятно нар-циссичен, — говорит она.

Он несколько раз трет глаза, прежде чем поверить, что их встреча произошла в столь неожиданном месте.

Она признает, что пятьдесят миллионов песет на пользу ей не пошли. Она ввязалась в темные делишки, связанные с наркотой, а когда поняла, что ее могут убить, смоталась куца подальше. До Норвегии какое-то время жила в Швеции, откуда с самого начала очень внимательно следила за его литературной карьерой.

Она с первой же секунды была уверена, что это он.

— Не думаю, что кто-то другой это понял: все твои книги — это ты в чистом виде, — говорит она. — Скорее всего, потому, что никто не знает тебя лучше, чем я.

Или же потому, что все, кто его знал, умирали. Теперь она работает официанткой, возвращаться не планирует. Она следовала за ним по пятам все три дня его пребывания в Ставангере, причем так, что он ничего не заметил. Она знает, в каком отеле он живет, в каком ресторане ужинал, знает даже, что он пытался переспать с девушкой из информационно-туристического центра.

— Годы практики, — продолжает она. — Я умею быть невидимой.

О да. Пятнадцать лет в статусе невидимки.

Она ничуть не сомневалась, что, раз уж он остановился в Ставангере, то рано или поздно полезет на Прекестулен. И решила, что это наилучший момент для случайной встречи. Здесь у нее был шанс, что он согласится провести с ней ночь: в городе, полагала она, это вряд ли возможно.

Она признает, что явилась на ресепшен в его отеле, где сказала, что работает в туристическом агентстве и организовывает экскурсии на Прекестулен для испанцев. Она, дескать, хочет получить подтверждение, что ее клиент забронировал билеты на паром до Тау, о чем ее проинформировали. И без каких-либо проблем получила запрошенное подтверждение. Норвежцы — люди доверчивые.

Она признает, что взяла выходной в баре, где работала, купила самую маленькую одноместную палатку из предложенного ассортимента и села на паром, но на другой, чуть более ранний, чтобы удобнее было перехватить его по дороге к вершине.

— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что твой рассказ — рассказ психопатки? — спрашивает он.

— Из-за того, что хочу быть с тобой?

— Ну конечно, Ильза. Ты хочешь быть со мной, разумеется. А теперь скажи правду, скажи, чего ты от меня хочешь?

Она вздыхает. Затем поднимает руку и тянется носом к подмышке. Этот ее жест, тот жест, что так ему нравился, на самом деле нервный тик.

— Ничего особенного, только справедливости.

— И как ты понимаешь справедливость?

Ильза широко распахивает правый глаз, левый же ее не слушается и застывает, как сломанная рольставня.

— Часть доходов, которые ты получил за мою историю.

— Личные истории не имеют копирайта. У тебя нет на них никаких прав. Ты не можешь подать на меня за это в суд, как и я не могу подать на тебя за то, что мы вместе украли те деньги. Помнишь?

— Разумеется, я согласна с тем, что ты вычтешь сто пятьдесят тысяч евро: они тебе причитаются за работу, которую мы вместе проделали в двухтысячном. Накинем проценты и округлим до двухсот тысяч, я не против. Но если, предположим, ты заработал на «Девушке в желтом халате» миллион евро, то полмиллиона — мои. Мы могли бы сойтись на трех сотнях тысяч.

— Триста тысяч евро за право провести с тобой одну-единственную ночь в походной палатке. Самая невыгодная сделка в моей жизни.

— Я давным-давно могла обратиться в СМИ и растрепать, кто ты на самом деле, но только не сделала ничего такого.

— Зуб даю, что ты не сделала этого только потому, что сама не хотела, чтобы