Мировой ядерный клуб. Как спасти мир - Яков Иосифович Рабинович
Физик будущего века, наверно, не без труда поймет, почему Тамм свою «безуспешную» теорию ядерных сил ценил больше нобелевской работы по черенковскому излучению. И курс теоретической физики Ландау – Лифшица вряд ли удовлетворит грядущие поколения теоретиков.
Однако моральные образы Тамма и Ландау будут выглядеть, пожалуй, ярче, чем при их жизни. В Тамме будут видеть учителя Андрея Сахарова, в большой мере ответственного за становление этого физика-гуманиста. А Ландау войдет в историю своей уникальной способностью поставить диагноз Сталинскому социализму еще в 1937 г., и своим уникально-трагическим положением среди советских ученых, занятых в Атомном проекте.
Прежде чем обсуждать различие позиций Тамма и Ландау, обрисуем их разные социальные биографии.
Тамм, который был на половину поколения старше Ландау, успел сформировать свои социалистические симпатии еще до советской власти. Замечательный портрет Тамма, российского интеллигента, создан Евгением Львовичем Фейнбергом в его книге «Воспоминания о И.Е. Тамме». Не случайно именно словами Е.Л. Фейнберга пользовался Сахаров, рассказывая о своем учителе. Поэтому лишь кратко напомним о его жизненном опыте.
Страстный и оптимистический темперамент Тамма соответствовал тогдашним радикальным социальным устремлениям. К 1917 г. он уже прошел через реальную деятельность в социал-демократическом движении в рядах меньшевиков-интернационалистов. Когда, двадцать лет спустя он был вынужден объяснять свое прошлое, он рассказал о своем участии в Первом съезде Советов в июне 1917 г.: «Когда Керенский заявил, что началось наступление [на русско-германском фронте], то при голосовании моя рука была единственной (кроме группы большевиков), которая поднялась против Керенского, и я помню, как тогда мне рукоплескали большевики, и в том числе товарищ Ленин. Были внесены три резолюции: одна за то, чтобы предоставить генералам право смертной казни на фронте, другая – против, и третья – не давать права смертной казни на фронте генералам, но не потому, что она невозможна, а потому, что она возможна только в руках пролетариата. За эту резолюцию голосовали пять человек, и среди них был я».
Террор 37-го обрушил «пролетарское право смертной казни» на младшего брата Тамма, на близкого друга, на любимого ученика. Тамм никогда не отрекался от них; напротив, он публично – с безрассудной отвагой – говорил об их невиновности. Почему его не арестовали – загадка не больше, чем то, почему арестовали тысячи и тысячи других, но и не меньше. Хаотическая кинематика Великого Террора плохо поддается объяснению.
Избежав прямого общения с «органами», Тамм не избежал «оргвыводов». Его выжили из МГУ. Теоретический отдел ФИАНа, который он возглавлял, был упразднен на несколько лет, и теоретиков поодиночке распределили по другим лабораториям. Его избрание в академики, казавшееся в 1946 г. неизбежным, было предотвращено на высшем партийном уровне.
Несмотря на мировое имя в теории ядра, его не допустили в Атомный проект на его первой – урановой – стадии. Только благодаря особым усилиям С.И.Вавилова, директора ФИАНа и президента Академии Наук, в 1948 г. группу Тамма включили в Проект. Задачу ей поставили сугубо вспомогательную – помогать группе Зельдовича в проблеме термоядерной бомбы. Сама проблема казалась тогда малореальной и второстепенной на фоне крайней срочности атомной бомбы, тогда еще только создававшейся. Тем не менее, всего через несколько месяцев, осмыслив тупик, в котором пребывал тогда проект Зельдовича, ученики и сотрудники Тамма, Андрей Сахаров и Виталий Гинзбург, предложили принципиально новый и перспективный проект.
Руководитель группы, Тамм, внес в это дело свой вклад, катализируя начальный успех и участвуя в его воплощении на дальнейших стадиях, которые завершились в испытании Советской водородной бомбы в августе 1953 г. После этого Тамм покинул проект и вернулся к чистой физике.
Сахаров полагал, что позиция Тамма по отношению к ядерному оружию была близка к его собственной и что «Игорь Евгеньевич имел полное право чувствовать удовлетворение при воспоминаниях об этих годах». Есть и другие свидетельства, что Тамм с энтузиазмом воспринимал успехи советских физиков не только в водородной бомбе (к которым был сам причастен), но и в атомной.
Это надо связать с общей позицией, унаследованной с юношеских лет. Приверженность социалистическим идеалам своей молодости основывалась на чувстве моральной ответственности за происходящее в обществе, а не просто на «социалистической практике». Этой практике он сопротивлялся и в физике, и за ее пределами – ярче всего в защите отечественной генетики против лысенковщины – тогда официальной «социалистической» биологии.
Жестокий жизненный опыт не убил его веру в то, что в стране – при всех ее потерях – строится социализм. Ландау встретил 1917 год 19-летним, так что есть больше основания называть его советским ученым. И он им был, до 1937 года.
«Быть советским» не так просто. К примеру, официальная советская философия, как еще помнится, состояла из двух главных частей, двух видов материализма – диалектического и исторического. Первый объявлял себя единственно верной теорией знания, и Ландау отвергал эту часть решительно. Исторический материализм брал на себя механизмы социальной истории, и его Ландау вполне принимал как основу «социальной физики».
Без какого либо вовлечения в «политику», он свободно выражал свои социальные симпатии. Голландский физик Г. Казимир рассказал о задорно-красных выступлениях Ландау в Дании еще в 1931 г. Другой пример – статья Ландау «Буржуазия и современная физика», опубликованная в «Известиях» в ноябре 1935 г. Статья посвящена трудному положению физики на Западе, где она «находится в резком противоречии с общей идеологией современной буржуазии, которая все больше впадает в самые дикие формы идеализма…» Совершенно иначе относится к науке победивший пролетариат. Партия и правительство предоставляют небывалые возможности для развития физики в нашей стране. В то время как буржуазная физика черпает свои кадры из узкого круга буржуазной интеллигенции, которым занятие наукой по карману, только в Советском Союзе могут быть использованы все действительно талантливые люди, которые, в противоположность выдвигаемой буржуазией теории встречаются среди трудящихся не реже, чем среди эксплуатирующих классов. Только государственное управление наукой в состоянии обеспечить подбор действительно талантливых людей и не допускать засорения научных учреждений различными непригодными для научной работы «зубрами» от науки, по существу тормозящими ее развитие [зубрами Ландау называл безнадежно отставших от науки, «маститых» ученых мужей].
Разумеется, главным содержанием жизни Ландау были разнообразные и мощные работы в физике, а не «агитация за советскую власть» (не мешало бы еще выяснить вклад в эту агитацию газетных профессионалов). Как раз в то же примерно время Ландау сделал одну из лучших своих работ – теорию фазовых переходов второго рода. Такие переходы гораздо более невидимые, чем переход воды в пар или лед – ответственны за явление сверхтекучести, открытое Капицей в 1938 г.
Так что теория Ландау родилась как раз вовремя.
