Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

М а т ь. Мара, если бы ты знала, что так будет, что так должно быть, что ничем не поможешь, — могла бы ты с этим согласиться? Неужели ты пальцем бы не шевельнула, неужели ни одно слово не вырвалось бы из твоих уст, и слезинки не скатилось бы из глаз и ты сказала бы: пошел он к черту? Не боролась бы ты против этого, не защищала бы свое дитя, как сука — щенка, не чувствовала бы что ты должна, должна что-то делать, потому что ты — его мать…

С о с е д к а. Анна…

М а т ь. Богу было угодно, чтобы я наперед знала, что случится с моими близкими. И каждый мой сон сбывался. Почему он хотел, чтобы я это знала? Чтобы я выла от горя, обезумев от боли, зная, что ничему нельзя помочь, что все напрасно, что так должно быть? Но нельзя вечно покорно и униженно молчать. Однажды надо сказать и всевышнему: не может быть так, как ты хочешь! (Пауза.) Или ты хотел чего-то другого? Хотел уже тогда, когда погиб мой муж? Я была виновата. Я не должна была допускать, чтобы он спустился под землю. Мои слезы ни к чему не привели. Я должна была преградить ему путь, даже если б он оттолкнул меня, как бешеная, броситься ему под ноги. И все могло бы быть иначе. Это я виновата, я. Мне не хватало веры. Я не чувствовала, что бог предостерегает меня. А теперь я должна быть сильной, как никогда в жизни. Я сама, сама должна защитить сына…

С о с е д к а. Анна, значит, ты видела сон. И в нем было что-то страшное.

М а т ь. Страшное, Мара. Но я буду бороться. (Пауза.) Боже, боже! Поможешь мне? Не оставишь меня?

С о с е д к а. Хоть бы ты не напрасно к нему взывала! (Пауза.) Я пойду, Анна, Мартин уже, наверное, ждет меня. (Медленно уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

М а т ь  одна.

Мать закрывает лицо руками. С минуту она выглядит беспомощной. Затем быстро идет к сундуку, открывает его, но не находит ножа. Без долгих раздумий берет платок и направляется к двери.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

М а т ь, П а л ё.

П а л ё  входит с улицы в дом. Видно, что он выпил. Шапку не снимает.

М а т ь. Вернулся?

П а л ё. В трактире была драка. Янко Фуртак замахнулся ножом на младшего Адамчика. Но его успели схватить за руку.

Мать слушает, затаив дыхание.

Эти двое уже с год как не ладят. Здорово получилось: сидели рядом, потом как вскочат да давай колошматить друг друга. Хорошо еще, спохватились те, кто с ними рядом сидел. Иначе кончилось бы плохо.

М а т ь. Яно не видел?

П а л ё. Остался в трактире! А… (зевает) а с меня хватит.

М а т ь. Будешь есть?

П а л ё. Не буду.

М а т ь. Ты пил?

П а л ё. Пил. Почему бы и нет! Что еще в жизни остается? Хоть водочка немножко развеселит.

М а т ь. В Америке ты не пил.

П а л ё. Там было незачем. Там я жил в надежде, что когда-нибудь вернусь домой. А здесь? Мне уже не на что надеяться. (Достает из кармана куколку. Играет с ней. С улыбкой.) Посмотри, мама, красивая? Какой-то бродяга зашел в трактир. Продавал блестки и кукол. Вот я и купил одну.

М а т ь. Для кого ты ее купил?

П а л ё. Сам не знаю. Понравилась она мне.

М а т ь. Лжешь! Сказать тебе?..

П а л ё (закрывая лицо рукой). Не надо.

М а т ь. Ты плачешь…

П а л ё (встает и отворачивается). Когда человек выпивши, слеза из глаз легче выкатывается… А что, даже этого нельзя?

М а т ь. Ты мне обещал оставить Кату в покое.

П а л ё. Она сама меня остановила.

М а т ь. А если б вдруг Яно вас увидел?

П а л ё. Мы затеяли бы драку. Как Фуртак с Адамчиком. И если б кто-нибудь схватил нас за руки, было бы хорошо. А если нет — еще лучше.

М а т ь. Ты пьян. Сам не знаешь, что говоришь.

П а л ё. Знаю. Все равно этим дело кончится.

М а т ь. Теперь уж и ты? И ты был бы способен поднять нож на брата?

П а л ё. Так же, как он — на меня.

М а т ь. В твоей душе пылает огонь, и я чувствую, как он жжет. Ты и меня ненавидишь. Я же хочу только одного. Чтобы ты жил…

П а л ё. Вы допустили, чтобы брат обманул меня, вы возражали, чтобы я встречался с Катой. Вы и ее готовы отдать ему, хотя она сама этого не хочет. А я, я должен безучастно смотреть на то, как вы все у меня отнимаете? И это называется жизнь? Это вы для меня уготовили? Лучше сдохнуть, чем так жить!

М а т ь. Однажды ты поймешь, почему все должно быть только так. И простишь меня!

П а л ё. Но я не боюсь Яно.

М а т ь. Ты должен его бояться. Он сильнее тебя.

П а л ё. Еще увидим.

М а т ь. Он убьет тебя.

П а л ё. Из-за Каты?

М а т ь. Убьет тебя.

П а л ё. Глупости!

М а т ь. Нет. Как раз сегодня ты привиделся мне убитым.

П а л ё. Мама…

М а т ь. А если такое случится, у меня больше не будет сыновей. Один будет мертв, другого я возненавижу так, как только мать может ненавидеть того, кто убил ее сына. И из семьи, которую оставил твой отец в этом доме, уцелеет лишь сумасшедшая старуха, которая станет оплакивать одного сына и проклинать другого до конца дней своих.

П а л ё. Мама, это вам привиделось?

М а т ь. Я это видела — так оно и будет.

П а л ё. Так будет? Значит, уже ничего нельзя сделать?

М а т ь. Можно. Никогда в жизни ты больше не должен встречаться с Яно. Тебе надо уйти. Причем тотчас же!

П а л ё. Уйти!

М а т ь. У тебя нет времени на раздумья. Сегодня вечером Ката скажет Яно, что не любит его. Если ты не уйдешь, в деревне тебе негде будет спрятаться от него. И понапрасну ты тоже возьмешь в руку нож. Он окажется сильнее тебя.

П а л ё. Сильнее. Поэтому он отнимал, отнимал все, что принадлежало мне. И сейчас он меня выгоняет. Из-за него я должен уйти, чтобы только ему было хорошо. Будет ли этому конец? Может, и то последнее, что у меня есть, он отнимет, где бы я ни находился?

М а т ь. Это последнее он не имеет права отнять. Ты должен жить! Поэтому тебе надо уйти!

П а л ё. Не уйду. Лучше тут подохну.

М а т ь. Сын мой, если ты мне веришь, послушайся меня.

П а л ё. А Ката…

М а т ь. В эту минуту Ката очень далеко от нас. Здесь только мы: ты, Яно и