Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

Г а л д а ч к а (быстро приглаживает волосы). Войдите.

Входит  К о р ч а к.

К о р ч а к. Наконец я вас дождался, пани Галдакова.

Г а л д а ч к а. Вы ждали меня?

К о р ч а к. Известное дело, ждал, ко всем чертям.

Г а л д а ч к а. Странно, что вы не сидите у веревочника Раха.

К о р ч а к (наивно). Господи, а что мне там делать?

Г а л д а ч к а. Зарабатывать на смерти моего мужа.

К о р ч а к (жалобно). Как вы можете так язвить по адресу невинного и бедного человека!.. Все мы хотели заработать, все хотели исправить и улучшить свое положение, и те десять процентов, что я получил бы, клянусь честью, были бы заслуженными. Все бы мы их заслужили… но этот… этот… эгоист и жмот ничего не заслуживает. Гроша ломаного… и то ему не пожелаю…

Г а л д а ч к а. Это кто ж — не заслуживает?

К о р ч а к. Разве я неясно говорю? Веревочник Рах.

Г а л д а ч к а. Ишь ты! Так быстро рассорились?

К о р ч а к. Ну… рассорились — и не рассорились… Просто я говорю, что веревочник Рах — эгоист, рвач и жмот. Я к нему со всем расположением, а он все подмаргивает, подмигивает, а под конец: нет! Ничего, мол, не дам. Сам все сделаю. Никаких десяти процентов! Что, мол, это такое. Если я согласен на скромное вознаграждение — ладно. Но десять процентов?.. Вот видите. Пусть подавится… Только говорю вам, пани Галдакова: он сам себе вредит!

Г а л д а ч к а. Ну что ж, он ведь торговец, сам все понимает… Зачем ему вредить себе?

К о р ч а к. Лавочник он, а не торговец… (Загадочно.) Вредит он себе, честное слово, вредит. Ему никто не верит. Известное дело — веревочник! Веревок полна лавка, а все теперь боятся, как бы их не надули. Кто может поручиться, что ему продали именно от той самой веревки?.. И чтоб вы знали: я ему тоже подставляю ножку где могу. С вами было лучше.

Г а л д а ч к а (вдруг безучастно и с некоторым несогласием). Вы думаете?.. Да что толковать! Было — и нет, больше мне о том не говорите. Меня не интересует ни пан Рах, ни все ваши заботы. Пока веревка была у нас, здесь был такой… такой… ореол вокруг нашего папочки, нам казалось, что он поднимается на небо… Нет, не говорите мне больше об этом, у меня сердце разорвется прежде… прежде времени.

К о р ч а к. Боже мой, пани Галдакова, как вы огорчены!.. А я скажу… только о том и речь! Может, придет хорошая мысль, идея какая, не надо терять надежду. (Значительно и подчеркнуто.) Разве этот капиталец не стоит того, чтобы договориться? У Раха дело не выгорит, да и вы ничего не можете. Рах не получит ничего или очень мало, поверьте мне, вы не получите ничего, я не получу ничего. А капиталец — вот он… и если мы срочно не договоримся, он растает у нас на глазах, как снег на солнце.

Г а л д а ч к а (чуть внимательнее). Не хотите ли вы сказать, пан Корчак, что мы еще могли бы получить каким-то образом наследство нашего папы?!

К о р ч а к. Вот видите: почти это я и хотел сказать, ко всем чертям… Если не целиком, то хоть что-то.

Г а л д а ч к а. Да?.. И тогда ореол снова…

К о р ч а к. Слушайте, пани Галдачкова, неужели нельзя как-то договориться, чтобы каждый получил свое?.. Вы кое-что уступите, без этого нельзя, — но лучше что-то, чем ничего.

Г а л д а ч к а. Как вы себе это представляете?

К о р ч а к. Я представляю это так: объединимся с веревочником. На паях — пополам. Веревочник дает веревку, вы — патент и все, что к этой веревке относится, я — свой список, организацию и сбыт. Все должно исходить от вас, а не из лавки веревочника. Веревочник не сдвинется с места, говорю вам, а тысячи висят в воздухе, ваши, веревочника и десять процентов моих, — и все из-за глупости. Знаю, Рах поступил некрасиво, и стоило бы ему пожелать, чтоб он погорел… только какая нам польза от его урона? Никакой. Да и нам самим урон.

Г а л д а ч к а (на минуту оживляется от вспыхнувшей надежды). Думаете, после этого вернулась бы слава отца и у нас снова было бы так же хорошо на сердце, как тогда, когда мы считали, что он все сделал ради нас? И… вы думаете… думаете… (буквально умоляюще) что Герминка снова могла бы сказать… что у отца, пьяницы и опустившегося человека… все же было доброе сердце?.. И думаете, что я… я бы… снова могла… пусть даже это будет лишь половина тысяч, тех тысяч, что мы могли бы получить, не будь этого проклятого веревочника… что я снова могла бы ходить с поднятой головой и до конца своих дней радоваться и быть довольной, что Герминка не смеет проклинать отца?

К о р ч а к. Ну, о чем вы! Какой тут ореол и тому подобные разговоры про сердце и не знаю, про что там еще. Будут тысячи — будет все, и голову можно будет держать высоко. Вот как я скажу.

Г а л д а ч к а (бросив на него короткий испытующий взгляд). Так, значит… Только если будут тысячи… (Серьезно.) Ах нет, пан Корчак. Тут нечто иное, нечто совсем иное. Не деньги — нечто иное. Меня интересовали не деньги, а память о добром отце, который ошибался, а потом заплатил за все. Дорогой ценой заплатил, чтобы быть чистым в глазах своей дочери… Но нет. Я ведь уже знаю, прекрасно знаю, что моя мечта была глупой и все в моей голове смешалось из-за этой красивой выдумки. Теперь уж это будет не заслуженное наследство после отца, который благодаря этому в глазах своей дочери и всего света окажется чист. Теперь… теперь… это будет гешефт, жульничество, хамство, а на это мне, пан Корчак, с позволения сказать, — тьфу, хоть я и не смею ходить с поднятой головой, как надеялась…

К о р ч а к (даже рот раскрыл от изумления). Нет… Странный вы человек, пани Галдакова. Тут тысячи на пороге, а…

С к л е н я ч к а (просовывая голову в дверь). Я так и думала, что вы торчите у Галдачки… (Входит.) Пан Корчак, хозяйка вас ищет и зовет уже чуть ли не полчаса.

К о р ч а к. Ну-ну… бегу уж, ко всем чертям. (Уходя, Галдаковой.) Не может дождаться веревки, знаю я… Пораздумайте, пани Галдакова. Я зайду узнать, как вы решили. Не могу, не могу поверить, что это было ваше последнее слово. (Идет, но от двери возвращается.) Или хотя бы обещайте, что не будете мешать Герминке, если она согласится.

Г а л д а ч к а. Ох нет… Герминка этого никогда не сделает!

К о р ч а к. Не говорите так. Разрешите ей действовать по своему усмотрению — и увидите. Герминка — практичная, трезвая девушка и сумеет все взвесить и рассчитать. Только оставьте ее в покое и не портите торговлю. Видите, как я играю вам на руку!