Модель. Зарубежные радиопьесы - Петер Хакс
О х а о. Ей восемьдесят, а может быть, и девяносто.
К а т а р и н а. Но, если он умер у тебя на руках, как же ты можешь предполагать, что он у матери?
О х а о. Это вы сказали, что он жив.
К а т а р и н а. Стало быть, ты ошибся? Сознайся!
О х а о. Нелегко отказаться от слов, которые ты твердил десять лет подряд. Но уж ради дона Луиса!
К а т а р и н а. Сознаться в своей ошибке — это только делает человеку честь.
О х а о. А делает ли человеку честь, что он сознается во лжи?
К а т а р и н а. Во лжи?
О х а о. Дон Луис меня простит. Потому что, если уж совсем точно говорить, он не умер у меня на руках. Он еще был жив, когда я уходил в гавань, — это уж наверняка.
К а т а р и н а. А когда ты вернулся?
О х а о. Когда вернулся? Я должен добавить, что я… немного припозднился.
К а т а р и н а. Немного? Когда же ты вернулся?
О х а о. Я встретил одну девушку, и мы вместе с ней съели рыбу. Наверное, это было сразу после полудня.
К а т а р и н а. Стало быть, не совсем к вечеру.
О х а о. Да нет, должен признаться, что уже темнело.
К а т а р и н а. И, когда ты вернулся, он был мертв?
О х а о. Он не был ни живым и ни мертвым. Он исчез.
К а т а р и н а. Исчез? Ушел?
О х а о. Люди сказали, что он умер около полудня и его забрала повозка. Но ведь возможно…
К а т а р и н а. Что возможно?
О х а о. Сами понимаете — людям не очень-то приятно, что у них в доме лежит чумной. Вот и возможно, стало быть…
К а т а р и н а. Что его еще живого…
О х а о. Это только возможность, и меня навели на мысль о ней ваши же слова.
Р о з и т а. Еще несколько вопросов, и вы воскресите его к жизни, дона Катарина.
К а т а р и н а. Теперь — к его матери. Веди нас, Охао!
Пауза.
Другое помещение.
М а т ь. Дона Катарина де Атаиде. Знаю, знаю. Вы не принесли моему сыну счастья.
К а т а р и н а. Это он так говорит? А я думала…
М а т ь. Это я так говорю. Но молодежь уж если вобьет себе что в голову, то куда там… Особа с причудами! Рыжие волосы — так ведь?
К а т а р и н а. Белокурые…
О х а о. Куда ведет эта дверь, дона Антония?
М а т ь. Да куда ей вести, дурак! В преисподнюю, а по-нашему — в погреб.
О х а о. Почему вы говорите — в преисподнюю?
К а т а р и н а. Да, это подозрительно.
О х а о. Он там, за этой дверью, — ведь верно, дона Антония?
М а т ь. Конечно, за этой дверью. Где же ему еще быть?
О х а о. Нашли!
Р о з и т а. Дона Антония имеет в виду погреб.
М а т ь. О чем вы там болтаете? Говорите громче!
К а т а р и н а. Скажите, дона Антония, дон Луис приходит к вам каждый день?
М а т ь. Каждый день.
К а т а р и н а. Он живет с вами?
М а т ь. Как будто живет… Вроде как все еще жив. Мы обо всем с ним толкуем. Он рассказал мне, что из-за вас ему пришлось покинуть двор. Как это вы попали ко двору?
Р о з и т а. Дона Катарина была придворной дамой ее величества королевы.
М а т ь (нежно). Вот шалопай этот Луис! А потом еще стихи начал писать…
Р о з и т а. Он уже и тогда писал. Натерция…
К а т а р и н а. Придержи язык! (Матери.) Я бы тоже очень хотела поговорить с доном Луисом.
М а т ь. А потом дуэль у него была — все из-за вас. Вы всему виною. Индия, Китай, Мадагаскар, пуля в левый глаз, тюрьма, изгнание — все ваша вина! Эх, глаза бы мне получше — поглядела бы я на эту рыжую девчонку, что так его доконала. Подойди поближе, дочь моя!
К а т а р и н а (запинаясь). Я тоже страдала. Сетубал… двадцать семь лет…
М а т ь. Да, теперь я могу себе представить. Эти смазливые мордашки — когда ты молод…
К а т а р и н а. Да? Вы видите меня такой, какой видел он?
М а т ь. Да, я вижу тебя такой, какой видел он.
К а т а р и н а. Не правда ли — он жив?
М а т ь. Он жив во веки веков, дочь моя.
О х а о. Дона Катарина! Он за этой дверью!
М а т ь. Куда вы? Там темно, хоть глаз выколи. Не собрались ли вы пересчитать мои кочаны?
О х а о и д о н а К а т а р и н а спускаются в погреб.
А теперь говори ты! Ты из вас троих вроде бы самая разумная.
Р о з и т а. Я камеристка доны Катарины.
М а т ь. Что им надо в моем погребе?
Р о з и т а. Они ищут дона Луиса.
М а т ь (радостно). Он и в самом деле в погребе!
Р о з и т а. Значит, дона Катарина все-таки была права!
М а т ь. Но они его не найдут.
Р о з и т а. Это и вправду он? Он прячется от нее?
М а т ь. Он не прячется. Но если они не увидели его здесь, наверху, то не увидят и там, внизу.
Р о з и т а. А он был здесь, наверху?
М а т ь. Конечно. Разве он не говорил с вами?
Р о з и т а. Я не слыхала.
М а т ь. Он же сидел рядом со мной, на табурете.
Р о з и т а. А-а…
М а т ь. Правда, он в то же время сидел не на табурете, а на скамейке.
Р о з и т а. И в то же время был в погребе.
М а т ь. Ну вот, наконец-то ты поняла.
Р о з и т а (нетерпеливо). Хотела бы я знать, что там моя бедная госпожа…
М а т ь. Она его увидит, не тревожься.
О х а о и д о н а К а т а р и н а возвращаются.
(Весело.) Ну что?
К а т а р и н а. Там так темно…
М а т ь. А что я говорила?
О х а о. Но достаточно света, чтобы видеть…
Р о з и т а. Что видеть?
М а т ь. Может быть, моего сына? Он там, внизу?
О х а о. Никого там нет. Дона Катарина, зачем я сознавался в своей лжи?
К а т а р и н а. Там было так темно, что я впервые поняла, что такое тьма.
М а т ь. Это хорошо!
К а т а р и н а. Идем, Розита! Старуха издевается надо мной, и я знаю почему.
М а т ь. Так как я не издеваюсь, доченька, ты и не можешь знать почему.
К а т а р и н а. Я для него слишком стара и некрасива. В погребе есть дверь, которая ведет наружу. Он от меня бежит. Он прячется от меня. Теперь мне все ясно, Розита. Он сам — душа этого заговора. Он сам подсунул мне весть о своей смерти, он сам!
Р о з и т а. Он сам?
К а т а р и н а. Идем, Розита!
Во дворце.
Г о ф м а р ш а л. Дона Катарина де Атаиде.
К а т а р и н а. Иду.
Г о ф м а р ш а л. Его величество сожалеет, что не может вас принять.
К а т а р и н а. Но я по важному делу.
Г о ф м а р ш а л. О, разумеется, — иначе бы вы не пришли к королю.
К а т а р и н а. Так оно и есть.
Г о ф м а р ш а л. Его величество сожалеет.
К а т а р и н а. Я слышала. Может быть, завтра?
Г о ф м а р ш а л. Попытайтесь завтра.
Пауза. Смена акустики.
К а т а р и н а. Дона Катарина де Атаиде просит аудиенции.
Г о ф м а р ш а л. Его величество сожалеет.
К а т а р и н а. Я спрашивала уже вчера. Его величество, вероятно, забыл, что моя семья принадлежит к первым семьям королевства.
Г о ф м а р ш а л. Его величество не забыл, однако сожалеет…
К а т а р и н а.
