Сквозное действие, или Как стать драматургом - Александр Михайлович Галин
Звякнули рюмки.
Л я л я. Я сломалась. У меня не осталось надежды. Все повалилось. Одно на одно. А мне нужна надежда. Мне нужен стержень, который не даст мне упасть. Его выбили из меня. Вы хотите начать все снова, а у меня уже нет сил.
З ы б к и н. Вы знаете, Ольга Павловна, в моей жизни встречалось всякое. Я много повидал, много страшного в том числе. Так уж получилось, что моя специальность связана с бедой. Аварийная ситуация — это моя работа. Сигнал тревоги — мой будильник. Я занимаюсь борьбой за живучесть. Что бы там ни случилось, какая бы беда ни свалилась, экипаж должен бороться за живучесть. Иначе гибель. Тут много аспектов — технических, психологических. Надо быть готовым ко всему. И этому надо учиться. У нас недавно была тревога, учебная. Дали вводную: вышел из строя двигатель, надо срочно вводить резерв. Подлодка на большой глубине. А тут новая вводная: пожар. Объемное горение — это когда горит не только воздух, но и металл, знаете ли. И вот задача — гасить, но уже не всплыть. Или всплывать, но выгорев дотла. Хотите правду? Я не знаю никакого Чуваева. Нет, елка была, и нас действительно привела костюмерша, мать воспитанника с какой-то похожей фамилией. Но Чуваева, как такового, не было.
Л я л я. Шуточки. А кто же умер?
З ы б к и н. Я. Это уже другая история. Да, я лежал в реанимации, я действительно побывал… там… две минуты сорок секунд. И моей последней мыслью были именно вы. Не мать, которой я почти не помнил. Не жена, не дочки, а почему-то вы, всплывшая откуда-то из глубины четко и окончательно. Вот так проживешь жизнь, начиненную черт знает чем, и в конце поймешь, что ты был счастлив один раз в жизни: в детстве, в чужой квартире, ведя девочку от рояля к окну. Вы не отходили от меня все эти минуты и держали за руку. Когда жизнь вернулась ко мне, я понял, кто меня спас. Я должен был вас увидеть. Я должен был сделать это, кем бы вы ни оказались на самом деле. Я ходил вокруг Пяти углов кругами, вспоминал, сопоставлял, отыскивал. Круги сжимались, превращались в цель. Я спешил.
Л я л я. Зачем?
З ы б к и н. Мне скоро обратно. Сроки прошли. Предстоит повторная операция.
Л я л я. Когда?
З ы б к и н. Где-то зимой.
Т е м н о т а.
А в т о р.
В конце Морской,
Где пахнет тростником,
Где высунули голые колени
Из-под воды литые валуны…
В конце Морской,
Где за тупым забором
Затейник «Энергетика» проводит
Забег людей в завязанных мешках,
В конце Морской,
Где дребезжит «Спидола»
На днище ярко-желтой дачной лодки…
В конце Морской,
Где на сыром бетоне
Затихли бледных финок имена,
И весь в царапинах,
Как в старом фильме,
Год 1938-й,
В конце Морской —
Окно!
И я, по пояс вытянувшись в небо,
Хочу крылом коснуться до крыла
Вон той отбившейся от стаи птицы,
Чтоб, вытянувшись, гордым косяком,
Лететь над лодками и рыбаками,
Над финским берегом.
Над тридцать пятым годом,
Над сорок пятым,
Над восьмидесятым…
Как высоко!
Как крылья тяжелы…
В Лялиной комнате у Пяти углов звонит телефон. Никто не подходит. Р о с т и к опускает трубку в комнате на Гаванской, полученной им в старом фонде Васильевского острова. А на Петроградской стороне, в общежитии на набережной, Л я л я и З ы б к и н сидят по углам и читают каждый свое.
Теперь мы видим все три комнаты одновременно. Пустую у Пяти углов и две жилых в разных концах города. К Ростику с рулоном обоев входит Г а л к а.
Г а л к а. Темнеть стало раньше.
Л я л я. Ты что-то сказал?
З ы б к и н. Ничего.
Г а л к а. Иду с работы и думаю: скоро зима.
Л я л я (с тетрадкой). Переход к адажио. Я буду двигаться. Не возражаешь?
З ы б к и н. Двигайся.
Л я л я. У мамы написано — это два пласта. Два состояния. Две разработки, но тема их — одна.
Г а л к а. Девчонки говорят, я меняться начала. Скажи, начала?
Р о с т и к. Ничего не видно.
Г а л к а. Это тебе не видно. Теперь уже все, теперь уж не попляшешь.
Л я л я. Поворот тур-шене. Я тебя не задела?
З ы б к и н. Нет.
Л я л я. Мышцу свело. А дальше — вот что. «Цель — это лишь переход из состояния внутри в состояние вовне». Это как понимать? А куда же из состояния вовне?
З ы б к и н. Наверно, обратно внутрь. Это взаимообразный процесс. Он бесконечен.
Г а л к а. У меня от этой краски силикатной стала голова болеть. Сегодня смешиваю, а саму аж выворачивает. Или это от разбавителя? Девчонки говорят, так и должно быть. Полсрока как-никак.
Р о с т и к. И зря я ремонт затеял. На зиму глядя.
Г а л к а. Ничего не зря. Куда же мы людей позовем? Управлюсь, не бойся.
Р о с т и к. Я в поездку еду.
Г а л к а. Поезжай. От тебя и так толку нет. Рубашку возьми. Наверное, высохла.
Р о с т и к. Это большая поездка. Одной рубашки не хватит.
Г а л к а. Завтра выстираю.
Р о с т и к. Мне бы лучше сегодня.
Г а л к а. Сам стирай, я устала. Места никак не найду. Ни на работе, ни тут. Хоть бы шевелиться начал. Девчонки говорят, тогда проще. Тогда у него своя жизнь пойдет. А так он мою высасывает, кровопийца.
Л я л я. Жете энтрелизе. Движение, возносящее вверх. (Прыгает.) Нас трудно понять. Нашу живучесть. Откуда в нас это возносящее вверх движение? Это жете энтрелизе? (Вытягивается.) Проклятое тело, кустарная мастерская. А мышцы бастуют, ни черта не хотят делать. Мне нужен станок и работа по пять часов.
З ы б к и н. Ты можешь заниматься у себя.
Л я л я. Не могу. Ехала мимо Пяти углов, смотрела на окна. Жуть, как будто там еще та жизнь. И я там, и он. Здесь тоже я, но другая. Никак к ней не привыкну.
Г а л к а. Отец сегодня приснился. Как он там? Морозы, верно, ударили. Я после седьмого класса на каникулы к нему ездила. Конец августа, мне домой уезжать, а ночью мороз. Вышла утром, а у коня на спине ледяная корка. Мы его сеном оттирать, а он на ногах не стоит. Так и помер.
Л я л я. Всю жизнь мечтала о живом танце, а так и осталась искалеченной классичкой. В училище долбили, что нога должна быть как столбик, крепкая щиколотка, обрубленные пальцы. Единая вертикаль от носка до затылка. Это называлось «держать
