Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Губы твои восхитительны, но жажды не утоляют,

хотя холодок таят.

Е л е н а.

Ты мой, ты мой, ничто нас не разделяет.

Б е н ь я м и н.

Я люблю тебя. Я!

Оба входят в киоск и закрывают дверь.

Д я д я  С о к р а т (напевает печально и очень медленно, почти декламируя).

Что, долги заели?

Не плати — и всё!

Если впрок безделье —

спи себе, и всё!

Явится Ксантиппа —

саван да коса —

и засыплет пеплом

да песком глаза…

Не убережешь, брат, потроха,

даже если и напомнишь Эскулапу петуха{19}.

Кукареку!

(Тихо и печально.)

Кукареку!

(Умирает.)

Л и в и я  выходит на террасу и ритуально зажигает один за другим лампионы. Слышен благовест.

Л и в и я (зажигая первый лампион).

Чтоб душа в лабиринте не заблудилась, в лабиринте, где я, спотыкаясь, бреду.

(Зажигает второй лампион.)

Чтоб не мучили галлюцинации, как в бреду.

(Зажигает третий лампион.)

Чтоб не сглазили демоны, нетопыри, химеры.

(Зажигает четвертый лампион.)

Во имя новой жизни, новой эры.

(Зажигает пятый лампион.)

Вечен огонь любви. Отчаянье, сгинь!

(Зажигает шестой лампион.)

Во имя неродившихся и умерших — аминь!

(Покидает виллу.)

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Л а з а р ь, С и м о н и д е с, Е л е н а, Б е н ь я м и н, д я д я  С о к р а т.

Появляются  С и м о н и д е с  и  Л а з а р ь.

Л а з а р ь.

Вы сердиты за то, что я приютил

разнесчастное существо…

Да, судьба у меня далеко не из легких,

и суровость тут неуместна.

С и м о н и д е с.

Я в небожители не мечу…

Другие у меня заботы.

Антверпенский агент мой получил увечье,

с поставкой кофе дело швах.

Где я найду такого человека,

чтоб был и оборотист, и не крал?

Л а з а р ь.

Куда-нибудь препровожу бедняжку,

раз вам ее присутствие претит.

А там и на турнир пора уж собираться.

(Входит в виллу.)

Г о л о с  Е л е н ы (из киоска).

О чем трещит сорокопут?

О том, что милых ради

девицы венчики плетут,

венчая ими пряди.

Г о л о с  Б е н ь я м и н а.

Для кого? Для милого!

Г о л о с  Е л е н ы.

А для кого издалека

летит напев кукушки?

Г о л о с  Б е н ь я м и н а.

Для милого дружка

и для подружки!

Г о л о с  Е л е н ы.

Что видели в блаженном сне,

под сенью роз ночуя,

богини, скромные вполне?

Г о л о с  Б е н ь я м и н а.

Что, как не поцелуи!

Г о л о с  Е л е н ы.

Ты держишь меня, как утопленницу,

а я все равно тону,

два громыхающих колокола тянут меня ко дну.

Чуть не сшибаются в качке гулко и страшно,

и нет поблизости звонаря, стража.

С и м о н и д е с.

Это мне напомнило молодость мою.

В заржавевшем сердце скрежет затаю.

Но откуда слезы зависти, откуда?

Не смирюсь, не признаю́ траурного гуда!

Не смотрю и не прислушиваюсь. Полыханье щек

говорит о том, что молод, крепок я еще.

Своего огня хватает, впору веселиться.

Ты меня еще долгонько подождешь, землица!

Г о л о с  Е л е н ы.

А что с нами будет, когда мы очнемся?

Г о л о с  Б е н ь я м и н а.

Ты пойдешь и нажаришь гренок.

С и м о н и д е с.

Ах, этот лепет!..

(Идет к скамье.)

Однако ноги у меня болят…

(Обращаясь к мертвому дяде Сократу.)

Простите, сударь, слишком вы расселись…

Бесцеремонно с вашей стороны.

Какой-то забулдыга… Пьян мертвецки.

И надо же, в какой мудреной позе спит!

(Тормошит его.)

Любезный!

(В испуге.)

Никак, он мертв?!

(Чиркает спичкой.)

Сократ!

Что он такое натворил?

(Поднимает с земли два темных предмета, это — фарфоровые уши.)

Уши!

Большие, мерзкие, опухшие!..

О боже, я погиб!

Мы в школе за одной сидели партой,

и вот я чуть не сел с ним на одну скамью

для смертников… На помощь!

Твоя ухмылка — предостереженье.

Я ненавидел маску твоего безумья,

и ты надел личину корифея, каким он был в античном хоре.

Не изрекай своих пророчеств!

Дрожу от ужаса, я сломлен, я рехнусь!

Хоть бы покаяться перед кончиной…

Над старостью глумился, посягал

на правоту влюбленных.

(Барабанит в дверь киоска.)

Ну сжальтесь надо мной хоть вы,

бездумные транжиры юных сил!

О, лишь бы ощутить тепло живой руки —

меня ужалило прикосновенье смерти.

Неведомая боль мне сводит позвоночник.

Б е н ь я м и н (выбегает).

Какой-то бедолага эпилептик

в припадке бешенства…

С и м о н и д е с.

Не убегайте от меня!

(Бросается в объятия к Беньямину.)

Мне нужно ощутить тепло живого тела…

Что за блаженство! Бейся, сердце,

и моему, больному, биться помоги!

Надежные чужие руки,

прошу вас — защитите от костлявой, от смертной стужи!

Б е н ь я м и н.

Не хнычьте! Вы ж мужчина. Выше голову!

С и м о н и д е с.

Благодарю за милосердие.

Б е н ь я м и н (узнает Симонидеса).

Отец!

С и м о н и д е с (узнает сына).

Ты, Беньямин?!

Б е н ь я м и н.

Елена, это же отец!

Е л е н а (появляясь).

Я полюбила Беньямина.

С и м о н и д е с (в волнении).

Прощай, ублюдок!..

Б е н ь я м и н (идет следом за ним).