Модель. Зарубежные радиопьесы - Петер Хакс
А, вот и ты, ну и хорошо, ну и прекрасно, теперь все снова будет в порядке. Я ненавидел ее из-за этого опущенного правого плеча, я только и думал об этом плече — тупо, ожесточенно, яростно: нет, ты посмотри на себя! Ради бога, ты только посмотри на себя! Ты только посмотри на свое плечо! Это же самая чудовищная расхлябанность, какую можно придумать. Я понимаю, была бы какая-нибудь причина, физический недостаток там или еще что-нибудь. Ничего подобного. Уж лучше бы физический недостаток. Так нет же, она его просто опускает, опускает и все. Это же самое обыкновенное неуважение ко мне, ведь я же ей сколько раз говорил: пожалуйста, следи за своим плечом, сколько можно тебе повторять, ты же знаешь, при всей моей вежливости и любви, да-да, любви, как это меня бесит. И это женщина, с которой я живу уже тринадцать месяцев. Господи, как я это ненавижу. Хорошо же, в субботу в три, говорил я себе, в субботу в три. И я не знаю, какой смысл я вкладывал в эти слова: в субботу в три.
Пауза. Вдали звучит сирена.
Ужас, до какой мерзости можно докатиться.
Непродолжительная пауза.
Двести пятьдесят марок. Совсем неплохой приработок. Конечно, спору нет, он многим рискует. Наверняка превосходный знаток людей: с первого взгляда должен определить, с кем имеет дело. Хильда сказала, среднего роста, обрюзгший, лет шестьдесят с небольшим, в очках, теплые мягкие руки, прямо как лапки, он их прячет в карманах халата. Жена ему ассистирует.
Неужели она так и сказала — «лапки»? У нее приступы высокомерия.
Так вот он, значит, какой — Минотавр. Толстый и меланхоличный, потому что жертвы сами обивают порог. Сидит в паутине слухов: этот вот делает, он поможет, он сделал, паутина растет, а в центре — Минотавр, прячущий свои лапы. Интересно, сколько их к нему приходит в год? Как они выглядят в твоем кресле, и после — на твоей кожаной кушетке? Ну-ка, покажи свои лапы. Я знаю, знаю: ты странный гибрид, ты знаток людей и друг людей, не так ли? Ну, что ты думаешь обо всем этом? Тебя интересуют мотивы? Уже давно безразличны, да? Индивидуальное повторяется. «Тут еще одна, в субботу в три», — говоришь ты жене, а она в это время ставит на стол сливовый пирог. «Садись, пожалуйста». Учиться нужно только деловитости, больше ничему.
Когда люди стареют, интересно, о чем они могут говорить друг с другом. О времени трапез и о времени года, о том, что на столе и что за окном. А еще? «Чтобы речь вышла хорошей, прекрасной, разве разум оратора не должен постичь истину того, о чем он собирается говорить?»[7] Федр и Сократ беседуют под платаном о Лиссии и об искусстве красноречия — вот жили люди.
А что я всегда говорил? Ничего не имею против тех чудаков, которые пытаются растолковать нашему брату историю человеческой мысли. Разрешите представиться: студент философии. Но это ничего не значит. В моем случае это был только сложный обходный путь к одной простой фразе: «Что к лучшему, что к худшему — все дело случая». Минотавр, у тебя еще есть убеждения, прочные и всеобъемлющие? Когда мне исполнилось пятнадцать, я начал читать по ночам, этакий сонник в двенадцати томах, и я как сейчас помню гирлянду слов на переплетах: А — БАРОККО, БАРОМЕТР — ВИКТОРИЯ, ВИКУНЬЯ — ГЕРМАНАРИХ, ГЕРМАНИИ — ДЕМОС, ДЕМОСФЕН — ИНДИАНА, ИНДИВИД — КОНТИ, КОНТИНЕНТ — ЛЕСНИЧЕСТВО, ЛЕСНИЧИЙ — МЯТЕЖ, МЯТЛИК — ОРЕШНИК, ОРИГЕН — ПОЛЬЦИН, ПОЛЬША — СТИЛОДЫ, СТИЛТЬЕС — ЯЯ. Бессмысленно, но располагает к грезам. Что к лучшему, что к худшему — все дело случая в этом мире, и единственная достоверная система — алфавит. Ампула, ампурдан, ампутация. Советую попробовать. Поразительные встречаются сочетания, такие глубокомысленные и всегда новые, ведь начало и конец вы выбираете сами. Амрит, амрита, амритцар, амрун. Чем не заклинание? А означает: камень есть камень, вода есть вода. Или, говоря проще: предмет ваших размышлений прекрасно обойдется и без вас.
Да, вот еще что: особи, которые утверждают, что после десяти вечера они совершенно не в состоянии думать, не в состоянии делать это и до десяти. «Что-то тут не так», — твердят они. Где — тут? Вот тут, тут, тут у них что-то не так.
В свое время знал я одну даму, она была куропатка серая, но считала себя жаворонком. Ее все тянуло ввысь, ввысь, ей все хотелось чего-нибудь легонького «Принеси мне почитать что-нибудь легонькое из библиотеки. Ну что ты принес, я ведь это уже читала». Как будто ей не все равно, как будто она читает не одну и ту же засаленную дребедень, пока он там в командировках и, наверное, с другой женщиной. Как же, имелся ведь еще папаша, он пропадал целыми неделями, объезжал клиентуру, с собой брал саквояж с образцами, а в нем — коробка конфет за пять марок. До сих пор помню, как он однажды сказал: «Ты же тут с мальчишкой» — и взял чемодан, Это было неподражаемо сказано. «Ты же тут с мальчишкой», — так давай пили его, глодай, жми из него все соки, он у тебя для утехи и потехи. Хочешь, я принесу тебе почитать что-нибудь легонькое? «Храброе сердце», — это она любит, а еще «Счастье ждет тебя, маленькая Эрика». Да, тут-то уж у счастья дел по горло. Согласились бы вы, если бы вы были счастьем… и так далее. И опять у нее были эти ее колики, и я шел на почту посылать телеграмму тете Френцхен: «Мама очень больна. Пожалуйста, приезжай немедленно». Я так одинока, храброе сердце. Но счастье ждет тебя. Счастье выглядит как Валентино[8]. Картинка-шарада: найдите черного человека. Ты его не видишь? А он орудует в нашем районе. Он — охотник Шроффенштайн, он стреляет из арбалета, балет тут ни при чем, но прекрасный принц у тебя будет, его зовут Валентино, он тебя утешит, придет и утешит, — почитать тебе что-нибудь легонькое до прихода тети Френцхен? Но тут уж она заговорит на тему «если мать для тебя еще что-то значит» или «вот когда меня уже
