Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Роганова молчит, улыбаясь.

Ну, такие типичные романы, мужские, широкие, как река, а этот — совсем другой. (Берет третий бутерброд.) Жизнь ведь… (вспоминает) жизнь не всегда торжественный марш к успеху.

Р о г а н о в а. Но у вас-то было именно так, разве нет?

Л а н д а. Одна видимость. Подождите, вот прочтете мой новый роман. Это бесконечно простая история о бедной жизни… Тема весьма актуальна — безработица.

Р о г а н о в а. Но о безработице уже много писали, я что-то читала, какой-то немецкий роман, очень мне понравился, обождите, как же он назывался…

Л а н д а. Конечно, об этом писали. Я сам на эту тему год назад статью написал, но здесь я все увидел как-то совсем по-новому. Пронзительная достоверность. Словно, словно (вспоминает) золой посыпано. Прямо больно было писать. Держу пари, вы будете плакать над этой книгой.

Р о г а н о в а. Смотрите не проиграйте. Я очень цинична.

Л а н д а. Вот обождите, прочтете. Я писал кровью, это эпопея нынешней бедноты. Собственно, не эпопея, поскольку там всего один герой, но…

Р о г а н о в а. А как вам пришел в голову такой сюжет?

Л а н д а. Случайно. Вообще-то, это носится в воздухе. Та самая актуальность, к которой нас призывают. Я чертовски рад, когда вспоминаю об этом. Поверьте, сюжет был далеко не такой безобидный. Мне казалось, что я выдираю все это из груди какого-то бедняка…

Р о г а н о в а (спокойно оглядывает его). Вероятно, это интересная работа. Вы так взволнованно о ней говорите.

Л а н д а. Потому что я еще весь в материале. С вашего разрешения, я должен попить. (Приносит из алькова бутылку минеральной воды, наливает, пьет.)

Р о г а н о в а. Вы что — не пьющий?

Л а н д а. Почти. Я вообще чуть живой. Меня вечно упрекали в неестественности, нарочитости, тяготению к пустым эффектам… обождите, в чем еще… (принужденно смеется) ага, в психологической поверхностности, фальшивости чувств, недостаточной жизненности и, конечно, в репортерском стиле. Я, видите ли, слабо вжился в материал, и бог весть что еще. (Смеется.) Теперь они получат все сполна — это просто и монументально. Буквально голая истина, словно бы и не я писал. Чтоб вам было понятно, это написано совершенно иначе по стилю, по подходу к проблеме, по жизненной философии. Короче, по всему. Я переродился. Я обнаружил в себе новые возможности, открыл новые источники материала, великую и неисчерпаемую область жизни бедного человека. Это гимн нищете. Словом, увидите.

Р о г а н о в а. С удовольствием прочту. Когда выйдет книга?

Л а н д а. Скоро. И произведет сенсацию в литературе.

Р о г а н о в а. Но все-таки, как вам пришел в голову такой сюжет? Вы же не пролетарий по происхождению — вы производите впечатление сыночка из буржуазной семьи, который всегда жил хорошо и о нищете может знать только понаслышке и из книг.

Л а н д а. Вы забываете, очаровательная, что я поэт. Именно это и влечет меня вперед, хотя кое-кто видит во мне лишь репортера. Но разве репортер не может быть поэтом? Разве репортаж не может быть поэтичным? Ничего, я им покажу, этим критикам аптекарям, которые дотошно взвешивают доли поэзии и психологии. Здесь они получат все. Поэзию и правду, искусство и подлинную боль. Они вынуждены будут признать, что ошибались. Это я-то никогда не был поэтом? И те поэтические крохи, которые были во мне, — иссякают?! Нет! Развиваются! Расцветают! Им придется признать это! И публично! (Яростно.) Они ничего не смогут у меня отнять! Теперь это будет не относительный успех, не пиррова победа! Выигранное сражение! Хватит уверток! Им придется все признать как миленьким! На сей раз они не посмеют отрицать, что я — поэт! Я знал, я чувствовал это. Когда на человека снисходит вдохновение, он начинает писать, и стоит оказаться однажды в области воображения, как дальше все уже идет само собой. Тебя захватывает, ты не можешь остановиться…

Р о г а н о в а. Да вы просто безумец!

Л а н д а. Вам это неприятно?

Р о г а н о в а. Напротив, мне нравится страсть.

Л а н д а. Это чувствуется по тому, как вы играете и поете. В этом — суть вашего очарования.

Р о г а н о в а. Да вы трубадур!

Л а н д а. Вы и сами все это знаете.

Р о г а н о в а. Нет, не знаю.

Л а н д а. Ну и кошечка же вы.

Р о г а н о в а. Почему именно — кошечка?

Л а н д а. Вам не нравится такое сравнение? Выберите другое.

Р о г а н о в а. Это ваша обязанность.

Л а н д а. Могу я называть вас Нелли?

Роганова кивает.

Вы, должно быть, восхитительная любовница.

Р о г а н о в а (с улыбкой). Пустомеля! (Закуривает вторую сигарету.)

Л а н д а (подсаживается к ней, берет за руку). Сколько у вас было любовников?

Р о г а н о в а (вырывает руку, со смехом). Ну и вопросы вы задаете! Вы хозяин дома или следователь?

Л а н д а. Все, что пожелаете.

Р о г а н о в а. Уж конечно, не следователя.

Л а н д а (обнимает ее). Нелли!

Р о г а н о в а (увернувшись). Постойте, я обожгу вас.

Л а н д а. Вы великолепны. (Вновь обнимает ее.)

Р о г а н о в а. Рада слышать. Да подождите! Не так прытко.

Л а н д а. Бросьте вы эту сигарету.

Р о г а н о в а (дразнит его). Она вам мешает?

Л а н д а. Нелли! Не мучайте меня!

Р о г а н о в а. Ну, ну! К чему столько пафоса! (Курит.)

Л а н д а. Неблагодарная!

Р о г а н о в а. Как вы быстро вынесли приговор, сударь!

Л а н д а. Хотите с ума свести?

Р о г а н о в а. Это уж как вы сами… (Отложив сигарету, потягивается.)

Л а н д а (в состоянии аффекта). Я хочу вас! (Кидается к ней.)

Она защищается менее активно. В это время из прихожей доносится звонок, за ним другой.

(Выпрямляется.) Кого там черт несет? (Поправляет прическу.) Негорелов, что ли? (Смотрит на часы.) Вот эмигрант проклятый! (Хочет снова обнять Роганову.)

Но звонок настойчиво звонит, и она отталкивает его.

Р о г а н о в а. Я не выдержу этого звона. Покончите с ним, я подожду рядом. Выставьте его побыстрей, я не собираюсь торчать здесь до утра.

Л а н д а. Я бы не возражал.

Звонок яростно звонит.

Р о г а н о в а. Не переоценивайте себя, дружок. (Достает пудреницу, поправляет в зеркальце прическу, потом встает.) И чтобы он меня там не обнаружил!

Звонок яростно звонит.

Л а н д а. Не беспокойтесь, я быстро с ним покончу.

Р о г а н о в а  идет в комнату направо.

(Идет следом.) Подождите, я зажгу свет. Нет, люстру не нужно, слишком заметно, — маленькую лампочку. Вот так. Я моментально его вышвырну. (Возвращается, глядя в сторону комнаты, куда ушла Роганова.) Искусительница…

В ответ звучит тихий смех Рогановой. Ланда закрывает дверь, приводит в порядок прическу, глубоко вздыхает, озирается по сторонам, отвозит сервировочный столик назад в альков, еще раз все оглядывает и идет, в прихожую. Звонок звонит не переставая. Наконец он смолкает. Слышно, как открывается дверь.

Г о л о с  Л а н д ы. Что вам здесь нужно?!

В комнату вбегает  М а р и я  С е д л а к о в а, она страшно взволнована. В руке сжимает огромный конверт. Следом входит  Л а н д а.

Л а н д а (иронически). Чему я обязан вашим драгоценным, но столь неожиданным посещением?