Пыль. История современного мира в триллионе пылинок - Джей Оуэнс
Дуглас отмечает, что вода обретает такую огромную символическую силу обновления не только благодаря своим животворящим свойствам. Дело еще и в том, что она растворяет существующее, открывая путь новому [365]. То же самое можно сказать и о грязи. Она «символизирует не только распад, но и – в той же мере – зарождение и рост», поскольку происходит возвращение к бесформенному состоянию. Такая грязь больше не отвратительна: «Даже кости погребенных королей уже не вызывают особого трепета, а мысль о том, что воздух полон праха, нас никоим образом не тревожит».
В конце концов, мы тут говорим о жизни. А от нее «нельзя избавиться насовсем», как бы ни старалась современность.
Пыль – не только символ времени, распада и смерти, но и останки жизни. Ее значение – не черное и не белое, а серое и нечеткое. Нам приходится жить с пылью, и это долгий урок принятия противоречий: да, надо наводить чистоту, но не отождествлять себя с чистотой; да, надо уважать материальную потребность в гигиене, но отказываться воспринимать ее как социальную метафору.
Тексты Мэри Дуглас, если читать их внимательно, показывают, что пыль – не всегда угроза или нарушитель границ, находящийся «не на своем месте». Не всегда требуется модернистское доминирование (которое зачастую, как я пыталась показать на примере Кристин Фредерик и Ле Корбюзье, оказывается тщетной борьбой с самими собой, нашей неуправляемой недисциплинированностью и телесной пористостью).
Стремление взять пыль под контроль – это, конечно, миниатюрное проявление тяги к господству над природой. Но эта книга раз за разом показывает, что такие попытки на всех уровнях – от личного до планетарного – постоянно проваливаются. Напрашивается вывод, что стоит попробовать другие, менее иерархические подходы и двигаться в сторону экологического сосуществования. А может даже и сотрудничества.
Глава 5
Исчезнувшее море
В полночь диджей врубает трек, от которого захватывает дух. Я в Муйнаке – отдаленном городке на западе Узбекистана с населением в 13,5 тыс. человек. Здесь произошла одна из самых страшных техногенных экологических катастроф XX века: высохло так называемое Аральское море – некогда четвертое по величине озеро мира.
В течение двух ночей в конце августа 2019 года у мемориала исчезнувшему морю посреди пустыни из мощных звуковых систем гремело первоклассное техно. Зеленые лазеры пронизывали звездное небо, а сотни людей вокруг меня отрывались так, будто никогда не слышали такой музыки – потому что большинство и правда не слышало.
Это «Стихия» – двухдневный техно-фестиваль, название которого означает неизбежную силу природы. Его курируют юрист Отабек Сулейманов и команда «Фрагмент». Они продвигают зарождающуюся техно-культуру в Ташкенте. После смерти в 2016 году бывшего президента Каримова, при котором в стране установился репрессивный авторитарный режим, Узбекистан стал открываться – культурно и политически.
Фестиваль «Стихия» – публичное мероприятие. На него съехались люди из совершенно разных мест. В основном это узбеки из Ташкента, но есть и немало гостей из Москвы. Также прибывают люди со всей Центральной Азии: активистка-феминистка Арина проехала автостопом 1,2 тыс. миль[366] от Алматы (это Казахстан); сотрудник немецкой медицинской НПО приехал из Бишкека (это Кыргызстан), а французские путешественники приплыли из Азербайджана на пароме по Каспийскому морю. Мы с журналистом Томом Фабером прилетели из Лондона. Есть несколько американцев, диджеи из Японии, Сан-Франциско и Берлина. Но самая внушительная группа – это две с лишним тысячи местных, каракалпаков, которые после ужина пришли посмотреть, что же там такое творится поблизости.
Сцену и звуковые системы разместили на асфальтированном участке в конце дороги, где Муйнак граничит с новой пустыней Аралкум, местностью с низкими колючими кустарниками и зыбучими песками. Вдоль улицы местные жители расставили ларьки, где можно купить пиво, газировку, семечки и прочие перекусы, оплатить мобильную связь, а также приобрести аксессуары для телефона и пластиковые безделушки для детей. Рядом готовят люля-кебаб и вездесущий узбекский плов – маслянистый и очень вкусный. Можно предположить, что женщина, отвечающая за кейтеринг в юрточном лагере, за три дня фестиваля зарабатывает столько же, сколько обычно – за год.
Юрточный лагерь стоит на скале, откуда открывается вид на дюжину заброшенных и уже ржавых рыболовных судов. Они – памятник, свидетельство утраты.
На закате, когда безоблачное голубое небо становится прозрачно-золотым, а затем темно-розовым, оранжевым и фиолетовым, собирается толпа. Люди идут мимо полицейских блокпостов. Женщины в платьях с цветочным орнаментом несут маленьких детей на руках. Дети постарше бегают в изумлении от всего – музыки, света и скопления людей. Девочки-подростки, уделившие особое внимание прическам и макияжу, позируют для селфи. Когда музыка становится громче, на танцпол одним из первых выходит парнишка в укороченных узких джинсах и футболке с изображением автомата Калашникова. Вскоре к нему присоединяется молодой человек лет двадцати. У него обесцвеченные волосы и футболка с традиционным узором икат. Людей все больше и больше. Вечеринка действительно начинает набирать обороты – и посреди танцпола появляется даже старик, чье лицо с легкой улыбкой испещрено морщинами от жизни под солнцем.
Зачем нужна «Стихия»? В разговоре по скайпу за пару недель до фестиваля Отабек объясняет: им движет вера в то, что техно-музыка способна изменить мир. «Я впервые вживую услышал электронную музыку еще в девяностые, когда учился на юриста в Шеффилде», – рассказывает он. Тогда Отабек сходил в культовый клуб Gatecrasher: «Это было настоящее детройтское техно. И оно меня реально вдохновило, поскольку [американский диджей] Джефф Миллз говорил, что техно – не столько танцевальная музыка, сколько манифест футуризма. И я полностью разделяю это видение».
Для Отабека пыльные пустоши Аралкума там, где когда-то было море, это своего рода марсианский пейзаж – токсичный и негостеприимный для жизни. Высыхание моря привело к серьезному кризису здравоохранения. В конце 1980-х годов две трети населения страдали от проблем со здоровьем, поскольку неблагоприятные условия окружающей среды сочетались с бедностью и недоеданием [367]. Из-за песчаных бурь соли и токсины проникали глубоко в легкие людей, а потому смертность от острых респираторных инфекций здесь была втрое выше, чем в целом по СССР. Кроме того, загрязнилась вода. От этого количество случаев заболевания раком печени удвоилось, а возникновение камней в желчном пузыре и почках участилось в 6–10 раз. Дети рождались с рахитом, анемией и задержкой роста. В регионе
