Ворон Бури - Бен Кейн

— Странно, я знаю, — сказал Векель. — Он сделал это для тех, кто ему поклоняется.

— Бог страдает за нас? — Лало пробормотал что-то раздраженное на своем языке.

— Так говорят. Три дня он был на кресте, в терновом венце, и давали ему пить только кислое вино.

— Один висел девять дней и ночей на Иггдрасиле, — сказал я.

— Это было для его же блага, чтобы постичь руны.

— Все равно он бог получше.

— Кто бы спорил, — сказал Векель.

Я вознес безмолвную молитву и постарался не замечать Белого Христа, который, казалось, смотрел прямо на меня. Я не собирался спрашивать у него разрешения. Несколько ударов обухом топора — и замок на дарохранительнице разлетелся. Внутри, к моей радости, оказались две чаши, одна больше и богаче украшена.

— Что это? — спросил Лало.

— Этой, — я поднял ту, что поменьше, — пользуются, чтобы наливать вино, которое священник пьет во время мессы.

— Вино? Месса?

— Сейчас не до этого. — Раздосадованный, что не догадался прихватить что-нибудь для добычи, я уже собрался засунуть чашу за пояс.

— Сюда. — Векель уже держал наготове свою кожаную сумку. — Нечего другим на это глазеть.

Я передал ее и достал вторую, побольше, дивясь ее красоте. Крышкой ей служила пластина из чеканного серебра. По краю чаши шел золотой обод, через равные промежутки украшенный темно-красными камнями. Золото опоясывало и дно чаши снаружи, а еще одна широкая полоса обрамляла ее плоское основание.

— Это целое состояние. — Даже Векель, которого редко чем-то можно было удивить, был впечатлен.

Завороженный, я не ответил. Чаши, которые я видел прежде, были простыми поделками, мусором по сравнению с этой.

— Быстрее, пока кто-нибудь не пришел, — сказал Векель.

Я поднял крышку и опрокинул чашу. На пол посыпались маленькие белые кругляши.

Лало был заинтригован.

— Что это?

— Хлеб для причастия. — Увидев его недоумение, я пояснил: — Священный хлеб для последователей Белого Христа.

— Еда? Мало.

— Она и не для сытости, — сказал Векель. — Они думают, что это плоть Белого Христа.

Лало отшатнулся и отшвырнул несколько штук ногой.

— Знаю, это странно, — сказал я, убирая большую чашу к меньшей. Единственной другой вещью в дарохранительнице было серебряное ситечко с длинной ручкой; я взял и его.

— То же самое можно сказать о подвешивании бычьей туши на дереве, или человека, — сказал Векель.

— Это подношения богам, — обиженно сказал я.

— Мы-то с тобой это знаем, но последователь Белого Христа, наткнувшись на священную рощу, сочтет это варварской дикостью.

— Что вы делаете? — Голос, испуганный, но решительный, принадлежал стриженому монаху в дверях. Он вошел в комнату, и его выпуклые глаза впились в открытую, пустую дарохранительницу. — Эти сосуды принадлежат Богу и этому монастырю.

— Теперь они наши, — сказал я, шагнув вперед.

Храбрости этой лысой девке было не занимать: он шагнул мне навстречу.

В голове пронеслись мысли. У монаха не было оружия, но он попытается мне помешать. Я мог бы с легкостью раскроить ему голову, как тому второму в поселении, но мысль об убийстве безоружного, монаха, давшего обет мира, меня не прельщала. Я решил просто толкнуть его щитом в грудь. Может, сломает ребра, но это лучше, чем умереть.

— А это что у нас тут? — В церковь неспешно вошел Эйольф и еще один воин с неприятным лицом, которого я узнал — он был с «Морского жеребца». Топоры у обоих были в крови, а лицо Эйольфа забрызгано багрянцем.

Монах, оказавшись между нами, сжался. Эйольф улыбнулся и перекрестился. Монах, обрадованный, сделал то же самое.

— Ну? — потребовал ответа Эйольф.

— Мы ничего не нашли, — сказал я и, махнув Векелю и Лало, прошел мимо монаха.

— Ящик в стене был пуст?

— Пуст, — кисло ответил я. — Кто-то успел до нас.

Эйольф нахмурился, и на этом все могло бы и закончиться, если бы не дурак-монах.

— Он лжет! У колдуна святые сокровища в сумке!

Лицо Эйольфа потемнело.

— Надо было сразу понять, что ты лжец, Яйцехват. Выворачивай, витки!

Векель уставился на Эйольфа. Он молчал.

— Не заставляй меня причинять тебе боль, витки! — Эйольф шагнул вперед; за ним двинулся и его ухмыляющийся дружок, уродливый ублюдок.

— Сначала тебе придется пройти через меня. — Странно, но я не чувствовал страха. Наоборот, я крепче сжал топор и подумал, что мозги Эйольфа на лезвии будут смотреться неплохо.

Эйольф подкрался ближе.

— Бог вознаградит вас! — Монах даже захлопал в ладоши от волнения. Позже я пришел к выводу, что он принял издевку Эйольфа, осенившего себя крестом, за благоговение. Это, в свою очередь, заставило монаха думать, что Эйольф поможет ему против меня и Векеля. Этот полоумный все еще улыбался, когда уродливый ублюдок вспорол ему живот своим саксом. Ужасный крик боли — и монах рухнул в собственные кишки.

— Отдай, что в сумке, рагр, и вы все трое уйдете отсюда живыми, — сказал Эйольф. — Даже бламаур.

— Не бламаур, — произнес Лало, и в его голосе прозвучала ярость, какой я никогда не слышал. — Мандинка.

— Нидинг — вот тебе имя получше, бламаур. — Эйольф сплюнул на пол.

Векель теперь тоже выглядел рассерженным. Мы с ним встали лицом к лицу с Эйольфом и его дружком; Лало начал обходить их сбоку, явно намереваясь зайти им в тыл.

Я ощутил во рту вкус страха. Эйольф и его уродливый дружок были без кольчуг, но они были опытными воинами. Я — нет, а у Векеля был только его посох. Что до Лало, то он был совсем тщедушным.

— Я убью Эйольфа, потом помогу тебе, — тихо сказал я.

— Продержись, пока Лало не зайдет им в тыл, — таков был ответ Векеля.

Времени на ответ не было. Эйольф уже наступал, и аккомпанементом ему служили ужасные стоны распоротого монаха.

Бум. Бородатый топор Эйольфа впился в мой щит. Он рванул его на себя, потянув меня вперед, даже когда лезвие освободилось. Я рубанул в ответ, мой топор оставил глубокую зарубку на ободе его щита. Я быстро ударил вперед своим щитом, пытаясь вывести его из равновесия, а потом молот Тора