Нефритовая лиса - Крис Велрайт
— Да-да! — подхватил другой голос. — Я ночью слышал, как она молилась. Но не богам! Там слова были… странные. Жуткие.
— Это ещё что! — выкрикнул пожилой мужчина с трясущимися руками. — Я своими глазами видел, как их служанка принесла с рынка какие-то порошки и травы! Я в травах понимаю! Это не для ванны было — это для ритуалов!
Толпа вспыхнула, словно в неё бросили искру. Заговорили все сразу — перебивая, повторяя, путая факты.
— Они и грабителей привели!
— Проклятье за ними тянется!
— Сначала грабёж, потом болезни, потом смерть!
— Уходите обратно, откуда пришли!
Отец Ицин шагнул вперёд. Лицо его было бледным, но голос — твёрдым:
— Мы прибыли сюда на свадьбу моей дочери. Мы не преступники. Мы не беглецы. Всё, что с нами случилось — несчастье. Но мы не причина этого.
Но его не слышали. Голоса становились громче, ярость — сильнее. Люди, найдя «виноватых», как один превращались в толпу. Их вела не правда, а страх и желание расплаты.
И тут — из-за стола встал тот самый человек, в новых сапогах. Высокий, сдержанный, спокойный. Он взял посох, стоявший у стены, и медленно пошёл вперёд, рассекая волну напряжения.
— Тише. Тише, люди, — произнёс он, и голос его был негромким, но в нём звучала власть.
Все обернулись. Толпа начала стихать. Даже хозяин гостиницы замолк, глядя на нового участника сцены.
На вид мужчине было не больше сорока, но в нём было что-то, что невольно заставляло людей слушать. У него были внимательные глаза, спокойные движения. На груди под полой распахнутого плаща поблескивали амулеты. Из-под широких рукавов виднелись татуировки — густые, изломанные линии, будто вырезанные на коже. Кто-то узнал в них обрядовые знаки.
Он стоял между толпой и семьёй Дзяо. И тишина, впервые за утро, воцарилась в зале.
Люди замерли. Ицин невольно почувствовала, как её дыхание выровнялось. Впервые за всё утро ей показалось, что может появиться кто-то, кто услышит. Или заставит услышать других.
— Прежде чем вы осудите, — произнёс он спокойно, — послушайте.
Он сделал шаг вперёд, облокотившись на посох, и его голос раздался чуть громче, чётче, словно струна натянулась в воздухе.
— Разве виноват человек в том, что злые духи избрали его жертвой? Разве виноват в том, что сбился с пути и попал под власть тьмы?
Он обвёл взглядом притихшую толпу.
— Разве можно винить неразумное дитя за то, что оно, не зная дороги, ступает в грязь? Разве вы никогда не ошибались? Никто из вас не упал, не оступился, не свернул с пути?
Он провёл пальцем в воздухе, указывая по очереди на каждого из гостей:
— Ты, купец, разве не бывал сребролюбив? А ты, женщина, не клеветала ли на соседку? Ты, стражник, разве не закрывал глаза на несправедливость?
Каждое его слово — словно удар колоколом. Люди начинали опускать глаза, мять края одежды, отводить взгляды.
— Я служитель храма Кайлама, — сказал он. — Бога небес и чистого ветра. Того, кто смотрит с высоты на сердца, а не на лица. И только ему, из его сияющего дворца, ведомо, кто виновен, а кто нет.
Он поднял голову выше, и тишина в зале стала почти осязаемой.
— Мы, люди, слепы в своих желаниях, и темны в своих страхах. Мы легко позволяем себе ненавидеть, потому что это проще, чем понять. Мы жаждем найти виновного, чтобы не думать о том, что беда может быть случайна, как ветер, как молния.
Он ударил посохом в пол. Лёгкий звук отозвался в каждом углу помещения.
— Судить не ваша задача. Судит Кайлам. А мне, как его слуге, приближённому к его воле, дано лишь напоминать вам о милосердии. О правде. О терпении.
Толпа молчала. Кто-то из женщин вытерла глаза. Кто-то из мужчин отвёл взгляд, опустив голову.
— Когда вы поднимаете руку с обвинением — помните, что завтра она может быть поднята против вас. И тогда вам захочется, чтобы рядом был голос, что сказал: «Подожди. Выслушай. Пойми.»
Молчание повисло над залом. Ицин стояла рядом с отцом, чувствуя, как дрожь в её груди понемногу отступает. Фань прижалась к ней чуть ближе. Даже Чжэнь отступил на полшага.
Служитель храма молча опустил голову и отошёл в сторону, позволяя словам лечь в зале, как пепел после огня.
Но спустя короткую паузу он снова поднял глаза и заговорил:
— Однако я знаю, что одного слова людям часто недостаточно. И если эти странники действительно оказались под властью злых духов, я проведу ритуал. Это развеет ваши страхи. Или… поможет несчастным прозреть.
В зале оживление. Гости зашевелились, одобрительно закивали. Кто-то переглянулся, кто-то прошептал: «Вот это правильно!»
Ицин казалось, что она попала на страницы какой-то древней книги. Всё происходящее было нереальным, как чей-то рассказ, подслушанный на кухне.
Она перевела взгляд на Тай Дзяо. Та смотрела на жреца с благоговением, почти преклонением. Руки её были сложены на груди, лицо застывшее, сосредоточенное.
Фань же поморщилась, словно перед ней служанка, что принесла дурные вести или испачканное платье.
Чжэнь скрестил руки на груди и хмыкнул, насмешливо и с явной досадой. Отец сделал шаг вперёд.
— Ты правильно говоришь, жрец, — сказал он, устало, но уверенно. — Давай покончим с этими глупостями. Нам ещё надо разобраться с потерями. И готовиться к свадьбе дочери.
Жрец кивнул и обернулся к хозяину гостиницы:
— Вели принести таз с чистой водой.
Тот молча кивнул, и вскоре один из слуг притащил тщательно вычищенный медный таз. Было видно, что его до этого использовали на кухне — под овощи или варку, но сейчас он сиял. Слуга поставил его на длинный стол, вытер салфеткой ободок.
Жрец тем временем вернулся к своему месту и извлёк из походной сумки небольшой свёрток, завёрнутый в серую ткань. Он разворачивал её медленно и осторожно.
Люди придвинулись, но не подходили слишком близко. Любопытство мешалось с благоговением. Даже хозяин гостиницы, всё ещё мрачный, замер у стены.
Из ткани жрец достал длинную кость, выгнутую и отполированную — на одном её конце были вырезаны символы. Затем мешочек с порошком, горсть сушёных трав, небольшой резной нож, флакон с тёмной жидкостью и гладкий камень.
Он наклонился над тазом, ссыпал в воду щепотку трав — они начали медленно расплываться, окрашивая воду в зеленоватый оттенок. Затем раскрыл мешочек с пепельно-серым порошком и высыпал его в центр. Вода
