Полубородый - Левински Шарль

Шарль Левински

Полубородый

Charles Lewinsky

Der Halbbart

Copyright 2020 by Diogenes Verlag AG, Zurich

Т. А. Набатникова, перевод на русский язык, 2024

Издание на русском языке, оформление ТОО «Издательство „Фолиант“», 2024

Моему брату Роберту, вместе с которым я довольно рано начал сочинять

Кто ест с дьяволом, у того непременно должна быть длинная ложка[1].

Первая глава, в которой Полубородый появляется в деревне

Как Полубородый к нам попал, толком никто не знает, просто оказался тут с одного дня на другой – и всё. Кто-то уверяет, что впервые увидел его в Вербное воскресенье, другие готовы биться об заклад, что это было на Страстную пятницу. Однажды из-за этого даже до драки дошло.

После Великого поста люди рвутся избавиться от накопившейся жажды, так Мартин Криенбюль закупил у одного погонщика две бочки вина: маленькую бочку мальвазии и большую кислого белого ройшлинга, вот в этом ройшлинге, как я слыхал, чужак и скрывался, свернулся калачиком, мелкий, как соня-полчок, когда она днём забивается в дупло мёртвого дерева, а в полночь выползает через дырку от выпавшего сучка и снова набухает до своего полного размера – с таким хрипом, как последний вздох умирающего. Но рассказывал про это Кари Рогенмозер, который после пятого полуштофа ещё и не такое видел: как чёрт огнеглазый выходил из озера Эгери. Другие говорят, чужак упал с горы, когда случился тот небольшой камнепад, и целый год пролежал в куче камней, никем не замеченный, припорошённый пылью, как зимняя могила снегом. Они говорят, он скатился по крутому склону вместе с другими обломками и поэтому каким-то чудом не сломал ни единой косточки, только рожу малость помял, правую половину, оттого он так и выглядит. Своими глазами этого не видел никто из тех, кто божится, но хорошую историю послушать всем в удовольствие, когда вечера долгие, а Чёртова Аннели в другой деревне.

Я же верю, что он пришёл в деревню обыкновенно: пешком, но не по широкой дороге из Заттеля вниз; по склонам есть тропы, по которым пройдёшь незамеченным, про них у нас знают не только контрабандисты. Конечно, чужому не просто найти эти тропы, но если он и впрямь беженец, как он говорит, то у него точно есть на это нюх. Когда подолгу приходится убегать, то со временем поневоле научаешься прятаться, как кошка от камней мальчишек – по крышам и через кусты.

От чего он бежал и почему, никто не знает. Просто однажды очутился тут – вроде бы в деревне, но и не в деревне, ровно на дальнем краю. У беженца, я думаю, со временем вырабатывается чутьё к границе, и он узнаёт её, хотя на границе никто не стоит и не требует таможенной пошлины. Я считаю, у каждого человека есть особые способности и без всякого колдовства. Неразлучным близнецам Итен достаточно только понюхать стельную корову, и они безошибочно скажут, кого она принесёт – бычка или тёлочку. Некоторые их зовут, даже когда понесла собственная жена; у одного крестьянина было уже пятеро, и ни одного наследника, и он хотел заранее знать, чтоб успеть, если опять девочка, послать в Эгери к бабе-травнице; ведь та знает не только как приносить детей, но и наоборот. Мальчишками мы от неё бегали: считалось, своим последним зубом она может укусить насмерть, но теперь-то я думаю, что она обыкновенная женщина, только с опытом.

Итак, Полубородый прибился к нам. Никого не спрашивая, он нашёл себе правильное место, за которое никто не стал бы вести тяжбу. На самом краю верхнего Монастырского леса, где склон крутой и куда забредают разве что козопасы или старухи за хворостом, на ширине в десять футов он повыдрал ежевичник и бурьян, говорят, что голыми руками, но я не верю, было бы крови, как от тысячи мучеников, брошенных в колючки. Но как бы то ни было, он там соорудил времянку длиной с соломенный тюфяк, шириной в размах человеческих рук. Мы, когда пасём коз, тоже строим себе такие шалаши, покрывая их ветками от дождя. Долго такое укрытие не простоит, но никто из нас и не собирался там жить. Но ему, казалось, этого было достаточно, хотя зимой он там, конечно, мёрз как бедный грешник. Костёр можно было развести лишь снаружи, и то смотреть, чтоб не сгорела времянка.

Ниже по склону находился двор Шорша Штайнемана, и однажды морозным днём Шорш позвал чужака на помощь: так совпало, что, когда его жена рожала первенца, корове тоже приспичило телиться. Может, было и не в точности так, но потом Шорш рассказывал, что нашёл чужого окаменевшим от мороза, твёрдым, как доска, и тянул его за собой вниз как санки. Для отогревания он прислонил его у себя дома к столу, прямо перед большим чугунком для супа, и тот быстро оттаял, зашевелился и сразу приступил к делу, причём толково, как человек, которому уже не раз случалось помогать при родах. Потом, сказал Штайнеман, Полубородый встал перед очагом на колени и не просто грелся, а сунул руку в огонь, так что были даже пузыри. Но наверняка это ему лишь почудилось, а корка на обгорелой руке была и раньше.

Диковинная птица этот Полубородый. Все его так называют; настоящего имени не знает никто. А в деревне почти у всех есть прозвища. Когда речь заходит про Майнрада Айхенбергера, всегда говорят «младший Айхенбергер», потому что у него три старшие сестры, все замужем по другим деревням, а он родился поскрёбышем, когда его отец уже и не чаял получить сына. А Хензеля Гизигера, барабанщика, зовут Мочало, потому что после одной драки у него осталось такое странное ухо, а меня зовут Клоп-Молитвенник, только потому, что я пару недель подряд каждый день ходил в Заттель к мессе, но это было не из-за набожности, а из-за Лизи Хаслер. Она мне нравилась, а я ей нет; сказала, что не хочет водиться с мелюзгой. Я ей предложил подождать, когда мне будет двенадцать лет, а она не хотела и высмеяла меня. Когда потом толстый Хауэнштайн заделал ей ребёнка, я больше туда не ходил.

Итак, Полубородый. Его так зовут, потому что борода у него растёт только на одной стороне лица, а другая сторона вся в ожоговых шрамах и чёрной корке, глаз там совсем затянулся. Его поначалу некоторые называли Мельхисар, но это не прижилось. Такое прозвище взялось оттого, что если Полубородый глядит налево и видна только бородатая половина его лица, то он похож на Мельхиора на вышитом знамени с тремя волхвами, которое носят на шествии в день трёх священных королей. Если же он повернёт голову в другую сторону и видна безбородая половина, с чёрной коростой, то вспоминается король мавров Валтасар. Наполовину Мельхиор, наполовину Валтасар – поэтому Мельхисар. Но прозвище получилось слишком сложным, и все сошлись на Полубородом. Мне бы очень хотелось знать, как принимаются такие решения. Мне интересно и то, что делает с человеком имя, которым его наделяют. Бот я сам, например: с тех пор как меня зовут Клоп-Молитвенник, я подумываю, не податься ли мне в монастырь, но не из набожности, а потому что у монаха есть верное пропитание и особо вкалывать там тоже не надо, я думаю. И при пострижении получаешь от аббата новое имя. Имя, полученное при крещении, мне никогда не нравилось. Евсебий – это была придурь моего отца. Он услышал это имя на проповеди и запомнил. Я тоже хорошо всё запоминаю; это иногда передаётся от родителей детям. Моих старших братьев зовут Ориген и Поликарп, но никто их так не называет, иначе получили бы по морде, главным образом от Поли; он драчун, в отличие от меня. Если бы отец тогда не сломал шею на охоте на серн, то сестру он назвал бы Перпетуя, наша мать говорит, что это имя он уже приготовил в загашнике.

Полубородому всё равно, как его зовут, это он мне сам говорил. С ним можно нормально поговорить, хотя некоторые в деревне уверяют, что у него отгорела и половина языка и он, мол, может только лопотать, как Придурок Берни, который садится оправляться прилюдно, а потом ещё и хлопает в ладоши и гордо показывает на своё достижение. Полубородый очень даже хорошо говорит, только не любит это делать, тем более не с каждым. Я с ним заговорил, потому что заметил, собирая грибы, как он рвёт ягоды жимолости. Я думал, он собирается их есть, побежал к нему и выбил ягоды у него из рук, потому что они ядовитые. Я только потом сообразит, что мог бы предостеречь его и словами; даже если у него и сожжён язык, слышать-то он не перестал. Но он не рассердился, а понял, что я не со зла, и даже поблагодарил. А про яд он знал. Потому и собирал: дескать, последние дни он не мог толком мочиться, а жимолость от этого помогает. Он говорил немного странно, не так, как привыкли говорить у нас, но понятно.