Москва – Севастополь – Москва. Часть 3. Делай, что должно - Маргарита Нерода

— У меня для нас с вами обнадеживающие новости, — встретил ее Кочетков, от бессонницы даже не серый, а прозрачный.

— Руку получится сохранить? — Раиса сразу вспомнила вчерашнюю операцию.

— Шансы растут. Наша с вами подопечная спит, температура 36.4, слабость, понятно, но воспалительных явлений нет. Отек спадает. На переливание крови реакция отличная, щеки на глазах порозовели. Так что, прогноз благоприятный. Вторая новость — мы наступаем, это тоже обнадеживает. Если поступит приказ собираться, наших раненых примет ППГ. Без транспортировки, передадим с палатками.

В стационаре работать, безусловно легче, чем в операционной, главное, не садиться. Иначе непременно потянет в сон. Кочетков, похоже, не отдыхал вовсе, но бодрился. Он выглядел сейчас как командир, сумевший оттеснить врага с важного направления.

— Не посчитайте это просто попыткой делать комплименты, с вами очень легко работать, — говорил он Раисе, — Инструменты подаете исключительно быстро. Даже с нашей Ольгой Никаноровной сработались, а она специалист строгий.

С таким специалистом, на взгляд Раисы, было просто невозможно работать посредственно. Прокофьева успевала быть одновременно везде и видеть все. На разговор о себе «строгий специалист» не замедлила появиться, выслушала доклад о количестве транспортабельных раненых, о том, как обстоят дела в стационаре и приказала: "Как только отправите всех, назначенных в эвакуацию, оба — на отдых. Утром будет нужна свежая бригада. Поливанова, готовьтесь, если будет такой же поток раненых как вчера, наркоз даете вы.

У Раисы екнуло сердце. Так скоро? Долго ли она училась. Но Прокофьева как всегда говорила так, будто уже заранее знала все, и сколько раненых будет, и то, что Раиса с задачей справится.

В вечерних сумерках началась эвакуация. Машин было мало, ППГ прислал в основном подводы, разномастные, видимо, взятые у местных жителей. И лошади были такие же разномастные, тощие, неспешные. Только за тяжелыми прислали «ЗИСовский» носилочный автобус, потрепанный, с сильно дымящей выхлопной трубой. С грехом пополам он сделал два рейса, а третьем шофер внезапно заартачился. Поднял обе крышки капота, от чего машина стала напоминать расправившего крылья жука, и с озабоченным видом уставился внутрь, хотя непонятно, чего он собирался разглядеть в потемках.

— Перегрелся я! — ворчливо заявил он санитарам, — Перегрузили вы меня по самое небалуйся. Думаете, если машина железная, ей отдых что ли не нужен?

Раненые и санитары бранили шофера, но тот уперся, что ехать мол прямо сейчас никакой возможности нет, и машине остыть надо.

Раиса все поняла сразу и ее взяла злость. При одном только взгляде на этого сержанта, нахального, самодовольного, в расстегнутой не по уставу гимнастерке, было ясно, что на самом деле он просто хочет немного покомандовать да постоять около машины, делая вид, что занят, а не тащиться по темной дороге на первой передаче, не разгоняясь больше 5–6 километров. Пользуется тем, что Прокофьевой рядом нет, а его машина — единственная, на которую сумел расщедриться ППГ!

Кочетков попробовал своей властью навести порядок. Подошел к машине, подержал руки над раскрытым капотом, как над печкой:

— Что вы выдумываете? — сказал он строго, — Откуда взяться перегреву, да еще ночью?

— Радиатор забит, — шофер явно для вида тронул со своей стороны какую-то гайку, — Това-а-арищ капитан, — протянул он снисходительно, — машина же битая-перебитая. А ну как я посреди пути заглохну, тогда что? Машине бы остыть, а мне того, поправиться чутка…

«Вот оно что, — подумала Раиса, — На спирт напрашивается. За ним и за трезвым глаз да глаз нужен…»

— Прекратите пререкаться, сей же час езжайте! — оборвал его Кочетков. Но уверенности в его голосе явно недоставало, как у почти любого интеллигентного человека, пытающегося добиться чего-нибудь от сознающего свою исключительность шофера.

— А я говорю, что нет возможности сей же час. Я вас, товарищ капитан, медицине не учу. Считаете, я не прав — сами за руль садитесь!

— Молчать!

Таким голосом бывалого человека в разум не приведешь, Кочетков мало что на фальцет не сорвался. Приказывать и где надо ругаться он со всей ясностью не умел.

Зато умела Раиса.

Быстро козырнув Кочеткову, все-таки он начальство: «Разрешите, товарищ капитан», она встала между ним и шофером и с силой рванула того за рукав, толкнув к двери кабины:

— Живо за баранку! — и вполголоса, сквозь зубы, очередью высказала все, что о шофере думает, в три наката. «Эх, спасибо, Игорь Васильевич, за науку!»

Глаза у шофера выпучились так, что можно было принять за прожектора. Он даже возразить не пробовал, только шевелил губами, будто стараясь запомнить наиболее заковыристые обороты.

— Если ты, сукин сын, сию секунду мотор не заведешь, я тебя на месте пристрелю как вредителя! И трибунал мне за тебя, гада, еще спасибо скажет. Из легкораненых найду, кого за руль посадить.

Когда в ее руке оказался наган, Раиса даже не сообразила. Шофер попятился, уважительно глядя на направленное на него дуло:

— Э… ты чего? Не шуми, а… Сейчас поедем, ну… Нельзя чужого человека за руль, у него ответственности за машину не будет!

— А у тебя она есть,… твою в семь гробов? Спирт унюхал, контра⁈ Еще слово — тебя черти в аду похмелят! Марш в кабину!

Раиса, не опуская нагана, буквально вытеснила шофера за руль, хлопнула дверцей так, что машина дрогнула.

— И смотри, не вздумай гнать, — напутствовала она, — Поедешь, как тебе инструкцией положено. Не ровен час узнаю, что растряс кого по дороге — я тебя под землей найду.

Перед тем, как отпустить вконец ошалевшего от такой атаки шофера, Раиса еще раз проверила, хорошо ли устроились раненые в кузове. И санитара из ППГ, приехавшего сопровождать, тоже очень строго предупредила на счет того, что она сотворит с тем, кто правила транспортировки носилочных раненых нарушит.

В кабине шофер чуть набрался духу и выдал претензию. Побежденный, он все-таки не желал, чтобы последнее слово оставалось не за ним.

— Поеду как положено, чай не дурак. А вот лаять меня этак, товарищ лейтенант медицинской службы, не надо! Расстрелять за невыполнение боевого приказа вам уставы Рабоче-Крестьянской позволяют. Даже, вон, карданным валом обозвать еще по специальности, а чтобы схимником или кишкой — не дозволяется такое уставом. Я из пролетариев, между прочим, а не из кулацко-поповского элемента!

Высказав такое, шофер демонстративно взревел мотором и отбыл. Раиса проводила машину взглядом, удостоверившись, что соблазн прибавить газу она у него отбила начисто. Лишь тогда вернула наган в