Молот шотландцев - Виктория Холт

— Лучше уж знать, чего от него ждать.

— Да разве можно знать, чего ждать от валлийцев? — вопросил Эдуард. — Дай им только повод, и они готовы к войне. Разве не так было всегда?

— Со времен Завоевателя, — согласился Варенн.

— И раньше, — добавил Эдуард. — Они могут налететь на наши земли, напасть и тут же удрать обратно в свои горы. Вы упомянули Завоевателя. Он пытался это прекратить. Он даже отважился войти в Уэльс с войском. Но затем — великий воин, каким он был, — он понял, что из-за гористой местности покорение этой земли будет стоить больше жизней, богатств и времени, чем она того заслуживает. Поэтому он довольствовался набегами и малыми войнами, которые с тех пор не прекращаются. Не вижу причин оспаривать его суждение. Мудрый был человек, этот мой предок. У него был гений стратегии. Он решил превратить ту полосу земли, через которую должны были проходить все армии — и английские, и валлийские, чтобы добраться друг до друга, — в ничейную землю. Затем он поставил там тех баронов, что стали известны как лорды Марки, и в обмен на дарованные им земли они должны были охранять границу и держать валлийцев в узде. Такое положение дел сохраняется уже двести лет. Не вижу причин его менять.

— И что же вышло? — спросил Гилберт. — Лорды Марки теперь правят на той земле и, подобно валлийцам, сами себе закон. Они считают себя свободными от всякой присяги, даже вам, милорд.

— Это правда, — сказал Эдуард. — И раз уж Лливелин счел возможным так пренебречь мной, мне приходит на ум, что, возможно, придется решить этот валлийский вопрос раз и навсегда.

— Ах, если бы это было возможно, милорд, я не сомневаюсь, это пошло бы на пользу и Англии, и Уэльсу, — сказал Пембрук. — Но возможно ли?

— Милорд, — ответил Эдуард, — ничто не возможно для тех, кто считает это невозможным. Первое правило при решении трудной задачи — перестать говорить «я не могу» и сказать «я сделаю».

Лорды согласно кивнули, и Варенн сказал:

— Лливелин очень сблизился с де Монфорами.

— Я знаю это, и мне это не по нраву, — ответил Эдуард. — Де Монфоры причинили достаточно бед моему отцу. Я полон решимости не позволить им причинять их мне.

— Остались двое его сыновей и одна дочь, — заметил Варенн.

Эдуард кивнул.

— Генрих погиб вместе с отцом при Ившеме, как мы знаем, а Симон умер в Италии вскоре после убийства моего кузена. Клянусь Богом, я никогда не прощу им того, что они сделали с Генрихом. За это они прокляты и обречены на веки вечные. Убить его, так подло, когда он преклонил колени в молитве… моего кузена Генриха! Вы знаете мои чувства к нему. Он был моим товарищем… да что там, мы все были товарищами в королевской детской — Генрих Корнуолльский, кузен, которого я любил больше всех, и те другие… тоже кузены… дети де Монфоров. Генрих Корнуолльский был человеком выдающегося благородства. Я многому у него научился, ибо он был на те несколько лет старше меня, что так важны в юности. Я смотрел на него снизу вверх. Было время, когда я был дик и безрассуден, способен на бессмысленную жестокость. Слава Богу, мой кузен Генрих показал мне все безумие этого. Я многим ему обязан, и когда я думаю о нем, коленопреклоненном у алтаря, и о тех нечестивцах, что подкрадывались к нему… когда я думаю о том, как гнусно и мерзко они надругались над его телом после убийства, я взываю к отмщению тем, кто совершил это злодеяние. Я говорю: будь проклят род де Монфоров.

— Как и те, кто видел то же самое, содеянное с телами Симона де Монфора и его сына Генриха, проклинали вас и ваш род, — сказал Гилберт, который никогда не мог удержаться от логического замечания, даже если оно грозило ему смертельной опасностью.

Но Эдуард и сам был человеком логичным.

— Верно, — коротко бросил он. — Верно. Но я не причастен к убийству Симона де Монфора. Он погиб в бою. А то, что его тело изувечили после, — такова превратность войны. Но сразить этого доброго и благородного человека, когда он стоял на коленях в молитве! Нет, Гилберт, я этого не потерплю. Проклятие на де Монфоров… на всю семью… даже на мою тетку, что стала одной из них через свой тайный брак.

— Ваши чувства легко понять, милорд, — сказал Варенн. — И именно де Монфоров нам и следует остерегаться.

— Ги — убийца, и его презирают за это, — сказал король. — Он не преуспеет. Но мои кузены Альмерик и Элеонора живут в изгнании с моей теткой, и ходят слухи, что Лливелин влюблен в мою кузину Элеонору.

— Это так! — сказал Гилберт. — Она королевской крови, ведь ее мать — сестра короля Генриха, и говорят, что они с Лливелином полюбили друг друга без памяти.

— Она была красивой девушкой, когда я видел ее в последний раз, — сказал Эдуард.

— Воспитанная так, как, должно быть, воспитывали ее, что она может чувствовать к грубому горному вождю? — подивился Пембрук.

— Я слышал, что она была так же увлечена Лливелином, как и он ею, и что они обменялись клятвами. Конечно, она в изгнании и не может приехать сюда, а он — мятежный вождь — не в том положении, чтобы привезти ее. Так истинные влюбленные оказываются разлучены. — Губы Эдуарда сжались. — И так и останутся.

— Если только, конечно… — начал Гилберт.

— Если только, милорд?.. — прервал его Эдуард. — Я догадываюсь, что вы хотите сказать. Если только мы не сможем использовать мою кузину, демозель Элеонору, как разменную монету, чтобы приструнить Лливелина.

— Если бы это было возможно, это был бы хороший план.

— И впрямь, — сказал Эдуард. — Кажется, на нас смотрят. Наш серьезный разговор создает впечатление, будто мы держим военный совет.

— Каковым он, в некотором роде, и является, милорд, — добавил Гилберт.

— А так не подобает вести себя на коронации. Давайте попросим менестрелей спеть.

***

Коронационные торжества продолжались. Во всем Лондоне не было человека популярнее короля. Он силен, — говорил народ. — Такой не позволит жене собой править; да и она не из