Молот шотландцев - Виктория Холт

— Эдуард! Как ты смеешь! Ты, мой сын! На чьей ты стороне? На стороне короны или мятежных баронов?

— Не должно быть никаких сторон, миледи. Я на стороне справедливости. Я собираюсь исправить зло. Я собираюсь вернуть этой стране процветание и веру в своего государя. И начну я с того, что починю Лондонский мост и отберу у вас опеку над ним.

— Эдуард… как ты можешь так со мной поступить!

Он подошел к ней и положил руки ей на плечи, ибо нежно любил ее, и столько воспоминаний о детстве, когда она была его утешением и отрадой, а быть рядом с ней и отцом было величайшей радостью, жило в его сердце.

— Я могу, потому что должен. Дорогая матушка, вы знаете о моей любви к вам, но я прежде всего король и намерен править. Я люблю вас сейчас так же, как и всегда, и никогда не забуду вашей преданности мне и моему дорогому отцу. Но я не могу позволить вам ставить под угрозу мою корону, как вы поставили корону моего отца. Поэтому я поступаю так, как должен, и, как мне видится, это единственно верный и справедливый путь.

— Так ты хочешь унизить меня в глазах этих алчных лондонцев.

— Отказавшись от этой опеки, вы лишь снищете себе честь. И эти лондонцы не алчны оттого, что желают видеть свой мост починенным.

— Если хотят, чтобы его починили, пусть сами и платят.

— Именно это они и делают. Вы знаете, что часть собираемых пошлин предназначена для содержания моста.

— Я разочарована, Эдуард.

— Мне жаль, но если, угождая вам, я должен разочаровать своих подданных и отказать им в правосудии, тогда, дорогая леди, я вынужден буду огорчить вас.

Она посмотрела на него — такого красивого, такого благородного, и внезапно забыла обо всем, кроме гордости за него. Она прислонилась к нему, и он обнял ее.

Он поцеловал ее в волосы.

— Дорогая матушка, — мягко сказал он, — я не вынес бы, если бы мы стали недругами.

— Упрямец ты, Эдуард, — с нежностью промолвила она. — Странно, но я не хотела бы видеть тебя иным. Но я так скучаю по твоему отцу, сын мой. Я никогда не перестану его оплакивать.

— Знаю, — сказал Эдуард. — Я тоже по нему скорблю.

— Ты не похож на него. Он был так нежен…

«Нежность», — подумал король, — «часто граничит с безрассудством, а этого король не может себе позволить».

***

Оставив мать, он пошел к жене. Он возблагодарил Бога за Элеонору. Как же она отличалась от своей свекрови. Он никогда бы не стерпел властной жены, но было ясно, что слабому мужчине нужна рядом сильная женщина. И теперь он признавался себе, что его отец был одним из самых слабых людей, каких он когда-либо знал. Король должен смотреть правде в лицо. Он должен усваивать уроки, и первый из них гласил: пока не посмотришь правде в глаза и не признаешь ее — какой бы неприятной она ни была, — никакого движения вперед не будет.

— Эдуард, — встревоженно сказала королева, — у вас немного расстроенный вид.

— Неприятное дело. — Он рассказал ей о мосте и о том, как его мать тратила средства не по назначению. — Я должен был поступить так, как поступил.

— Разумеется, должны были.

— Она была обижена. Думаю, поначалу она сочла меня едва ли не предателем семьи.

— Вы — предатель! Это невозможно. Вы такой мудрый… такой сильный. Вы всегда поступаете правильно.

Он нежно улыбнулся ей.

— Я знаю, что бы я ни сделал, у меня всегда будет поддержка моей жены.

— Но ведь это правильно и естественно.

Он взял ее руку и поцеловал.

— Я должна кое-что сказать, — промолвила она.

— Элеонора. Ты ждешь ребенка?

Она кивнула, и он заключил ее в объятия.

— На этот раз, — сказал он, — будем молиться о мальчике. Я велю служить молебны во всех церквях.

— Не сейчас, молю тебя. Еще слишком рано. Я всегда боюсь, что если заговорить об этом слишком скоро, случится что-то дурное.

— Дорогая моя, с чего бы?

— Был ведь Иоанн, и та малютка в Акре.

— Дорогая моя леди, многие дети умирают. Иоанн был слаб. Некоторые дети такими рождаются. Что до малютки в Акре, то после всех лишений это было неудивительно. А как же юная Джоанна, а? Она-то всегда была бойкой, хоть и родилась в Акре.

— Хотела бы я, чтобы она была с нами.

— Ваша мать не захочет с ней расстаться. А у вас будет этот, новый. У нас есть наша ненаглядная Элеонора. Какой красавицей она становится! И маленький Генрих…

Королева посерьезнела.

— Я очень о нем беспокоюсь.

— Мне показалось, ему стало лучше.

Она покачала головой.

— Ну полно, любовь моя, он славный малыш.

— Он так задыхается, и у него вечно кашель. Эдуард, мне не по душе Лондонский Тауэр. Там так холодно, такие сквозняки, и сама атмосфера этого места угнетает.

— Он, конечно, строился как крепость, — сказал Эдуард. — Таким и кажется.

— Дворец в Тауэре нагоняет на меня тоску, Эдуард. Не думаю, что Генрих окрепнет, пока он там. Я хочу найти место поздоровее для детей, а с новым ребенком хочу быть особенно осторожной. Я все время думаю о маленьком Иоанне и гадаю, если бы я была здесь…

— Прошу, не говорите так при моей матери. Она души не чает в детях и, как вы знаете, почти не спускает с них глаз. Она наполовину в восторге, наполовину в тревоге из-за новостей Беатрисы. Она бы хотела, чтобы все они были здесь, под ее присмотром.

— Я, конечно, знаю, что она сделала все возможное для юного Иоанна, и не думаю, что я смогла бы его спасти. Но я хочу сама выбрать дом для детей, и хочу, чтобы это было здоровое место. Где-нибудь за городом.

— Я скажу тебе, что мы сделаем, — сказал Эдуард. — Когда все коронационные церемонии закончатся, мы отправимся в Виндзор. Мне кажется, именно это место ты и выберешь.

— О, Эдуард, ты так добр