Фау-2 - Роберт Харрис

их главной целью было выжить. Молодые — только что из учебки — были более идейно заряженными, но и более напуганными. Судя по красным глазам и бледным, осунувшимся лицам у тех и других, за ночь было выпито немало метанола из топливных цистерн. Граф не знал, произвёл ли он впечатление своей выдержкой, показался ли хвастуном или же его просто ненавидели как одного из тех учёных, которые навязали им столь опасное и ненадёжное оружие. Скорее всего, всё вместе.

Он выбрался из окопа. После грохота запуска у него всё ещё звенело в ушах, как будто их заткнули ватой. Потребовалось немного времени, чтобы понять, что его зовут. Сначала он не мог разглядеть, кто именно. Потом заметил голову лейтенанта Зайдля, торчащую из люка в крыше машины управления огнём. Командир батальона махал рукой.

— Граф!

— Что?

Командир сложил ладони рупором и что-то прокричал, но слов было не разобрать. Граф беспомощно развёл руками:

— Не слышу тебя!

Зайдль указал пальцем на то место, где стоял Граф. Жест явно означал: не двигайся. Голова исчезла.

Граф затопал ногами и подул на руки. Было очередное холодное ноябрьское утро — на сей раз, слава богу, без дождя, но морозное. Лес покрыт инеем, за исключением площадки пуска, где лёд уже растаял. Он бросил туда взгляд, но тут же отвернулся. Из головы не шла картина с площадки № 76 — шестиметровая воронка, машина управления, горящая, как горн, останки людей и обрывки формы, свисающие с взорванных елей, как жуткие рождественские украшения. Двенадцать человек — половина расчёта — погибли или не подлежали опознанию. Он оставался на месте, пока не увезли последнего раненого. Когда наконец вернулся в гостиницу, долго не мог заснуть, а когда заснул — ему снился Вамке в Куммерсдорфе, в белом лабораторном халате, с сигаретой, улыбающийся ему перед тем, как поднести воспламенитель к струе перекиси водорода… и он сам, бегущий в панике сквозь лес, взорванная испытательная площадка с обугленными телами, ночной кошмар сливались в единое целое. Он проснулся, обнаружив, что сжимает одеяло так крепко, что болят пальцы.

Зайдль шёл через кустарник, размахивая руками, разминаясь после пребывания в бронемашине.

— Доброе утро, Граф. — Никаких нацистских приветствий от него не последовало. — Спал?

— Немного, а ты?

— Я? Я всегда сплю хорошо. Кстати — слышал, бедняга Шток умер утром?

— Не знал. Когда его уносили, он ещё дышал. — Образ вновь всплыл в памяти, и Граф на мгновение закрыл глаза.

— Ну вот, теперь уже не дышит. Это, пожалуй, к лучшему. Его батальон нужно будет формировать заново. Хубер собирает совещание в штабе. Твоё присутствие там… желательно.

— Желательно?

— Ладно, считай — приказано, если так понятнее.

— В каком смысле?

— Наверное, будут разбираться, что пошло не так.

— Что пошло не так? — переспросил Граф. — Что пошло не так — это его требование выпустить двенадцать ракет за день!

— Ну так вот, мой дорогой Граф, у тебя будет возможность сообщить ему это лично. А пока он велел нам осмотреть место происшествия. Пошли, подброшу.

Они шли по дороге к машине лейтенанта. Когда они отошли на достаточное расстояние от стартовой площадки, Граф достал пачку сигарет и предложил одну Зайдлю, который тут же согласился. Они остановились, пока Граф закуривал. Сигареты были эрзацные, отвратительные — словно куришь опилки. Он затянулся и задумчиво уставился на тлеющий кончик. Мысль о возвращении на место катастрофы его не радовала.

— Что именно полковник надеется там найти? Какие такие "улики"?

Зайдль посмотрел на него с сожалением:

— Никаких. Ему просто нужно прикрыть свою задницу перед Каммлером.

Каммлер — генерал СС, курировавший операцию с оружием возмездия. Все сходились во мнении, что он был сумасшедшим.

Граф, несмотря на себя, рассмеялся:

— Циник ты, Зайдль.

— До войны я был адвокатом. Цинизм у нас в крови.

Пять минут спустя они уже ехали в маленьком «Кюбельвагене»[2] Зайделя с хлопающим парусиновым верхом и сиденьями-вёдрами, подпрыгивая на ухабах по направлению к Вассенару. Короткий участок ровных серых дюн, тянущихся к морю, быстро уступил место привычным деревьям. В отличие от лесов ближе к Схевенингену, здесь среди деревьев стояли ухоженные дома. Богатых владельцев выселили пару лет назад, чтобы создать трёхкилометровую зону безопасности вдоль побережья. Зайдель сбросил скорость и повернул налево, к морю. Они остановились у охраны, показали пропуска — и те их без слов пропустили. По обе стороны за высокими железными воротами мелькали гравийные подъездные дорожки, скрытые ночью. Они вели через заросшие газоны, заваленные опавшей листвой, к большим, круто-крытым особнякам. Некоторые из них были размером с дворцы. Все выглядели пустыми — кроме одного, как заметил Граф, у которого у ворот стояла штабная машина.

— А что там? — спросил он.

Зайдель сбавил ход и бросил взгляд назад, на открытую калитку.

— Это бордель.

— Что? Ты шутишь? Я думал, бордель в Схевенингене.

— Не вздумай туда соваться, если дорогое здоровье! Эта сифилитическая дыра для солдат. А этот — для офицеров.

Он снова нажал на газ. За последним домом простирался открытый участок земли, похожий на довоенное поле для гольфа, а потом дорога сузилась до тропы, ведущей в охотничий лес. Это и запомнилось Графу с прошлой ночи: ощущение дикой, первозданной природы. Появилась табличка:

Закрытая зона! Стреляем без предупреждения!

Шлагбаум на дороге был поднят, будка часового — пуста.

Когда деревья сомкнулись вокруг них, Граф ожидал увидеть признаки недавней активности — спасательных работ, расчистки, — но казалось, что зону запуска просто забросили. В центре рощи растительность была обуглена, ветви — лишены листвы, земля буквально вспорота, обнажая корни. Уже теперь здесь чувствовалось нечто потустороннее. Почерневшие пни напоминали следы артобстрела. Это напомнило ему фотографии с Западного фронта. Зайдль остановился посреди тропы и заглушил двигатель. Тишина была абсолютной — без привычного щебета птиц или глухого воркования лесных голубей.

Они выбрались из машины и осторожно направились к месту запуска. Каждый шаг поднимал в воздух облачко золы и сажи. Стоял ядовитый запах гари и сгоревшего топлива. Повсюду валялись обломки Фау-2 — обугленные куски обшивки фюзеляжа, обломки трубопроводов от двигателя и топливных баков, турбонасос, выхлопные сопла. Один из хвостовых стабилизаторов вонзился в ствол дерева. Пусковой стол расплавился и покорёжился. Тяжёлая бронированная машина управления, опрокинутая взрывом боеголовки и выгоревшая в последовавшем пламени, лежала на спине, напоминая гигантского чёрного жука-оленя.

— Господи, — сказал Зайдль. — Что здесь случилось? Ты видел?

— Только издалека, — ответил Граф. — Мне повезло. — Он окинул взглядом крупные обломки, стараясь не смотреть на мелкие. Его воображение отказывалось представлять, что можно увидеть, если приглядеться, или — хуже того — на что